Я поступала уже третий год во все театральные вузы одновременно, как это обычно делают абитуриенты.
Для тех, кто не знает, объясняю: пройти при поступлении надо 4 тура, на каждом туре читать басню, прозу, стихотворение, петь песню, далее пластический конкурс и коллоквиум (собеседование). Если все это прошёл, допускаешься до вступительных экзаменов по русскому и литературе (это уже самое легкое). Удачно прочёл на первом туре - идёшь на второй, потом на третий и т. д. Слететь можно с любого тура. Конкурс огромный: 300, а то и 500 человек на место. И каких только историй связанных с поступлением со мной за это время не случалось, но такое случилось впервые.
Так как я поступала уже третий год, мне было уже неполных 23 года. На стандартный вопрос комиссии «сколько вам лет?», я всегда отвечала «19», потому что если я называла реальный возраст, то было два варианта развития событий:Первый - после моего ответа члены комиссии задавали каверзный вопрос очень подозрительным тоном: «А чем вы занимались все это время?». Каверзность этого вопроса была в том, что чем бы ты не занимался все это время, ты будешь отправлен туда же. На самом деле, им было совершенно все равно, чем ты занимался. Им просто надо было знать, куда тебя отправить.И второй вариант- члены комиссии долго и напряжённо молчали, глубоко вздыхая, что означало: «Да ты уже старая, милочка, для поступления на актёрский факультет!».И в том, и в другом случае следовал отказ.
В кабинет к приемной комиссии заводили стандартно по 5 или 10 человек. Записываться надо было с утра и, тогда, может быть, к вечеру попадёшь. И то, не факт. В этот раз я поступала во ВГИК к Соловьеву. Подходила моя очередь, я уже знала, что пойду в следующей «пятерке» и терпеливо ждала с остальными абитуриентами. Через какое-то время нас пригласили. Мы вошли в аудиторию 206 и сели на стулья. Я оглядела приемную комиссию: справа от меня сидел мастер курса Сергей Александрович Соловьев. Он был похож на Волшебника: весь седой, с бородой и в белом пиджаке. От него как будто исходил свет и заполнял все пространство вокруг. Он мне сразу понравился, я его как будто «узнала», хотя до этого мы с ним лично никогда не встречались. Мне было ясно с первого взгляда, что этот человек способен творить чудеса, хотя я не знала тогда, какое чудо он сотворит в моей жизни.
Дальше сидели, судя по лицам, «тоже какие-то очень важные люди», позже я узнала, что их зовут Наталья Федоровна Орлова, преподаватель по актёрскому мастерству и Валерий Давидович Рубинчик, второй мастер курса. И группа выпускников предыдущего курса. По их заинтересованным глазам и веселым улыбкам это было сразу видно. Я потом с таким же лицом смотрела на абитуриентов, когда закончила ВГИК и сама сидела на прослушиваниях с Соловьевым. И как-то раз, увидев одного замечательно парня, не выдержала и вскрикнула: «Сергей Саныч, возьмите его! Он такой талантливый!». «Ясен пень, что талантливый, - ответил мне Сергей Саныч, - конечно, возьму». Но это было уже 4 года спустя.
А пока я сидела среди абитуриентов и ждала своей очереди, чтобы прочесть басню, прозу и стихотворение. За два предыдущих года я их столько начиталась! Что я только уже не читала и каких только оценок не слышала. Помню, как-то в Щуке сидевший в комиссии А. Галибин (в общем то он один тогда и сидел) все мое выступление проговорил по телефону. «Але, да-да, я вас слушаю...» , - взял он трубку, как только я приготовилась читать. Я подумала, что он мне говорит, и начала со стихотворения Цветаевой: «Вчера ещё в глаза глядел, а нынче все косится в сторону...». «Да-да, очень хорошо», - продолжал он говорить по телефону, а я продолжала читать. «Я глупая, а ты умён, живой, а я остолбенелая». «Да-да, угу, да что вы говорите ! Замечательно! Просто Великолепно!», - продолжал он, и я тоже продолжала: «Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую?»». «Простите, у меня сейчас не так много времени. Да-да, я вам обязательно перезвоню. Ага, хорошо. До свидания», - произнёс Галибин и повесил трубку. Я как раз закончила читать. «Ага, достаточно, подождите пожалуйста за дверью», - обратился он ко мне. Я вышла из аудитории, и долго ещё потом ждала, что он мне перезвонит.
Или тоже в другой раз в Щуке член приемной комиссии, когда я приготовилась читать, закрыл себе глаза рукой, хотя я ещё и не начала даже, видимо насмотрелся в тот день. «Уберите пожалуйста руку, - попросила я его твёрдо,- сядьте нормально». Член комиссии немного опешил, но выполнил мою просьбу. И в тот день, кстати, пропустил на следующий тур.
«Захарова Евгения!»,- произнёс Соловьев, когда подошла моя очередь.- Прошу». Я вышла в центр. Ещё раз окинула комиссию взглядом, посмотрела каждому в глаза. Я прошла уже столько прослушиваний, что уже почти не волновалась. «Чехов. «Супруга»», - объявила я и погрузилась в рассказ. Параллельно вдруг я заметила, что окошко было открыто, оттуда дул легкий ветерок, пахло свежей травой, слышался гул машин, визги детей и ещё какие-то звуки, которые смешивались, переплетались и рождали новые. Они походили на отзвуки времени: то ли прошлого, то ли будущего. Я слушала их и, как мне казалось, читала. В какой-то момент я очнулась, увидела, что комиссия сидит в полнейшей тишине и уже где-то с минуту, ждёт, когда я начну читать! До меня дошло, что все это время я читала про себя, а вслух не произнесла ни звука! Я вдохнула воздуха и начала : «Ты странная женщина...». «Достаточно», - тут же произнёс Сергей Саныч. Все члены комиссии вопросительно посмотрели на него, не понимая, почему он прервал меня.
«Присядь на стульчик, сюда», - попросил меня Мастер. Я села на стул прям напротив него на расстоянии вытянутой руки. «Читай сначала», -попросил он. «Чехов. «Супруга»», - объявила снова я. А потом посмотрела в его внимательные, глубокие глаза, в которых, казалось, жили все его картины, в которых, казалось, можно было прочесть всю его жизнь. Я не верила своему счастью: «Боже! С каким человеком я рядом сижу! Как же мне повезло!». Не знаю, что он думал в этот момент, но пока я размышляла о своём, прошла опять минута полнейшего молчания. В какой-то момент я снова очнувшись, поняла, что сижу в полуметре от Сергея Соловьева, молча смотрю ему в глаза, а все челны комиссии и остальные присутствующие молча смотрят на меня. Я опять вдохнула воздуха и начала: «Ты странная женщина...». «Достаточно», - сказал Сергеи Саныч. Члены комиссии и все остальные, в том числе и я, недоуменно посмотрели на него. «Сколько тебе лет?», - спросил мастер. «19», - соврала я по привычке, не моргнув глазом. «Садись на место», - велел он мне, и я вернулась.
Когда все закончили читать, нас попросили, как и полагается, подождать результатов за дверью. Я думала, что не пройду. «Ну вот, - думала я, - опять толком не послушали». Но к моему удивлению в списке прошедших на следующий тур прозвучала моя фамилия. Нас всех снова попросили войти в аудиторию. Сергей Саныч подозвал меня к себе и сказал: «Я беру тебя на курс. Сразу. Не нужно тебе все эти туры проходить. Но ты ходи на них все равно, потому что во ВГИКе правила такие, так уж положено. Смотри только, куда-нибудь в другое место не поступи! И, Женя, я тебя умоляю, только сдай ЕГЭ! Потому что если ты его не сдашь, я ничего сделать не смогу!». ЕГЭ я сдала. Но это было уже потом. А пока я совершенно счастливая стояла в аудитории 206.
Позже мне передал, что когда я вышла после прослушивания и Сергей Саныч объявил, что собирается меня пропустить, члены комиссии поинтересовались: «А почему вы ее берёте, она ведь ничего не прочитала?». На что Сергей Александрович ответил: «Зато она гениально молчит».
Когда мы уже учились на курсе, Наталья Федоровна рассказывала, что во время вступительных прослушиваний у нас у всех была подпольная «кличка», так как по именам они ещё нас не знала. Так вот у меня была : «та, которая молчала».
Та, которая молчала, Евгения Захарова.
