«Накануне 1789 года новые люди кричали, что они задыхаются», что дальше так жить невозможно и никакого примирения со старым монархическим режимом быть не может.
«Без сомнения, — пишет Л. А. Тихомиров, — субъективно они были правы, как субъективно прав и сумасшедший, воображающий, что его преследуют чудовища.
Либерализация цен, особенно на продовольствие, во время Гайдаро-Чубайсовских и Ельцинских реформ, была чисто запугивающей население политической мерой. Деревням и городам, расположенным близко к производителям сельскохозяйственной продукции, голод не угрожал. Акция повышения цен, как и многие другие мероприятия были направлены на то, чтобы выкачать перед приватизацией из населения все деньги. Способы присвоения денег у правительства были отработаны, и все финансовые акции отбора денег у населения не имели никакого отношение к ни прошлой, ни к новой экономике России. Это была чисто «силовая» акция, ограбление и народа, и государства. Окружению Ельцина нужно было быстро «заработать» деньги для себя. Ведь самый простой способ приобретения имущества с древних времён был грабеж. И способов поборов и грабежей можно обнаружить за историческое время бесчисленное множество. Где ещё можно заработать (грабить) в России, если не на нефти? Этот момент истории, не до конца осмысленный, и не сопряженный с другими событиями, которые сегодня находятся за горизонтом, послужили тому, что страна оказалась разрушенной, а народ ограбленным. К экономике страны повышение цен не имело и не могло иметь никого-либо отношения и не спасало её. Это был чистый грабеж страны, вернее, населения страны, по принципу — «грабь своих, чтобы чужие боялись»!
Отобрав у народа последние накопления, и не рассчитавшись с ним по чести, Ельцин дал право богатеть, своему близкому окружению. С приходом Ельцина к власти, жизнь в стране с каждым днём становилась всё хуже и хуже. Тоже происходило и в национальных республиках, за которые после Беловежских соглашений, Ельцин не нес ответственности.
Представим себе человека, поднимающегося в гору, не зная зачем он это делает. Или ради научного любопытства, или для испытания своей воли, своих причуд и новых ещё неиспытанных ощущений. Другой по этим же причинам погружается в морские глубины. Ещё один малоизвестный отдаёт предпочтение исследуя подземелья — пещеры и внутренние провалы земли. Но продолжим о любителе гор. Он стремиться подняться до самой вершины. Поднялся и теперь ему предстоит с не меньшими трудностями спустится обратно к подножию, в долину или остаться навечно на вершине. И все, кто его знает, и он сам, признают, что жить в долине менее опасно и более доходно, а значит и более благополучно и легче, и с меньшими затратами, чем на вершине. Но есть люди, которые не могу жить в долине. В ней нет для них чего-то необходимого для полной жизни — нет разнообразия.
Кому принадлежит власть в сообществе людей. И почему власть всегда находится в руках людей, наиболее ненавидящих граждан свой страны, условно и безусловно — своих сограждан, по прежнему коммунистическому содружеству.
Масштаб задуманного социалистического строительства включал в себя всего две стадии — известные, по учению Карла Маркса, как первый и второй этапы построения коммунизма. Это учение не было ничем подтверждено, кроме фактов бурной фантазии отдельных людей, взбудораженных мечтой о всеобщем счастье, и не потрудившихся даже формализовать своё главное стремление, принадлежащее душевному настроению. Не зная предмета вожделения и путей к нему, марксисты соблазнились сами, соблазнили и принудили народ на движение к непознанному объекту будущего, называемого коммунизмом.
У каждого государства есть столпы, на которых оно держится. Советское государство опиралось всего лишь на один столп — диктатуру. Диктатуру коммунистической партии осуществляли органы власти в центре и на местах, периодически меняя свои названия, чтобы как-то отмечать ход времени. Заводы и фабрики, отобранные у прежних частных владельцев, бескрайние просторы полей, бесчисленные леса, принадлежащие свергнутой империи — всё стало после революции общим — социалистическим.
Великая русская культура была потеснена большевистским «пролеткультом». Большевики сами и для всех решали, что достойно называться культурой и, что полезно из достижений культуры для пролетариата. В общем, по отношению к культуре большевики, посчитали её тоже общественной собственностью, как и все остальное. К тому же, они присвоили себе право выбирать, что считать культурой, а что считать её суррогатом. В библиотеки и музеи, в театры и кинотеатры были разосланы строгие рекомендательно-запретные списки, что людям не следует читать, смотреть и слушать. Тем самым социалистическая культура была ограждена от культурного наследия, не попавшего в составленные списки. Так возникла «запрещенная» культура, которая существовала, как бы в параллельном мире и считалось, как и религия «опиумом» для народа. Или, что ещё проще — диссидентской, враждебной культурой.
Предвестница российской революции, и многих других революций — великая Французская революция 1789 — 1799 годов считалась буржуазной, хотя опыт её для всех последующих революций, оказался недостаточно поучительным. Началом французской революции историки считают взятие Бастилии 14 июля 1789 года, а завершением — 9 ноября 1799 года. Но есть и другие мнения о сроках этой революции, но в данном контексте они не столь важны. Диктатура и беспорядки во Франции, в результате Великой французской революции, продолжались около десяти лет. Революционные события предоставили обильный материал, для лиц, изучающих историю революций, и лиц, подготавливающих свою жизнь для участия в предстоящих революциях. Революции становились мировым опытом, где бы они ни происходили, как бы они ни назывались, и кто бы, в конечном счете, не пользовался их плодами. У всех известных революционеров, без исключения, есть замечательное свойство — не знать истории или чаще, даже зная печальный опыт, пренебрегать историей или игнорировать её совсем, надеясь на свою исключительно счастливую судьбу и счастливую судьбу, затеянных ими революций.
Со времени французской революции, и её кровавого правления, у многих людей, не пропало желание совершать революции, ради будущей жизни в коммуне, где по представлениям социалистов, исключено главное препятствие социально-справедливому развитию общества — эксплуатация человека человеком. Эта соблазнительная идея и поиски средств её реализации принесли и ещё принесут народам мира много бед. Будущая жизнь или жизнь в социальном будущем есть только у человечества. Но это будущее не будет обеспечено за счет методов революционного захвата власти. Будущее людей, почти или практически, не зависит от политической власти. Политическая власть вторична, она определяется интеллектуальным и нравственным состоянием общества. Власть в демократической стране может лишь способствовать материальному благосостоянию общества, и, в лучшем случае, успешно регулировать уровень жизни, но власть не может обеспечить всех достаточными материальными ресурсами по потребностям, ввиду их ограниченности. Если предположить, что жизнь человека на земле составляет 70 — 80 лет, а власть в демократических странах может поменяться за это время 10 — 12 раз, тогда стоит вопрос — кому нужно приспосабливаться к стабильной жизни — народам или власти. Поэтому власть должна быть чуткой к народной жизни, чтобы не заставлять людей страдать от её правления. Богатство для всех — это обманчивая иллюзия. От власти зависят только краткосрочные моменты индивидуальной жизни отдельных людей. В одном и том же обществе, при одинаковых конституционных правах, одни люди живут зажиточно и даже слишком, другие, ничем ни хуже их, бедствуют. Как объяснить смысл такого положения людей в обществе. Подобное наблюдается во всех странах мира и богатых, и бедных.
Большевики, взявшие власть в России в 1917 году, принялись за строительство социалистического государства, не имея никаких собственных «ресурсов» и знаний, достаточных для затеянного эксперимента. Их собственностью являлась только диктатура — жесткая идеология и жесточайшей режим, установленный с первого дня революции, названной впоследствии социалистической. Суть любой революции — это разъединение духовных начал существующего общества на «когорты», сплачивание людей в новые мобильные формирования (большевики, меньшевики, анархисты; белые и красные). Главное, что объединяет подобные «группировки» — это стремление или принуждение людей к достижению больших материальных благ, как к самой первой необходимости. Для вхождения в такие движения нужны духовные силы, называемые энтузиазмом, или страх — две основы всякого объединения и подчинения.
Большевики третьего и четвёртого коммунистического направления поступили просто — они присвоили себе природные ресурсы страны, переведя их в разряд частной собственности из реестра общенародной — простая бумажная процедура. Нужно было только опубликовать Постановление, подписав его у пьяного президента. Кто лучше мог это сделать, если не дочь. Большевики дорожили диктатурой, как единственным инструментом, которым они овладели и пользовались во всех случаях жизни и там, где надо, и, там, где можно было бы обойтись без этого неотразимого средства. Других средств у большевиков не было, а диктатура была хороша и проста в употреблении. «Кто не с нами, тот против нас». Эта установка порождала отчуждение, безразличие к происходящему тех людей, кто был не согласен с выдвинутым тезисом и готовым к негласному сопротивлению данным обстоятельствам. Общество, защищаясь от диктатуры, разделяется на непроницаемые группы, чтобы не прослыть противниками диктатуры, и не оказывать последней поддержки.
У Маркса было два понятия того, что нам называли диктатурой пролетариата — два этапа одного движения: первый этап политическая революция и следующая за ней — социальная революцию, для установления которой, тоже требовалось какое-то время. Первый этап заключается в диктатуре пролетариата. Второй этап — уничтожение общественных классов и политической власти. Правда, под диктатурой пролетариата Маркс подразумевал отрицание государства и форм государственного правления. До понимания такой «диктатуры пролетариата» российские большевики не только периода революции, но и последующих времен «красного террора» и далее во все времена, не дошли. В соответствии с учением Маркса, производственные отношения в новом социалистическом государстве, которым теперь руководили большевики, предполагалось построить на базе обобществленных производственных средств и сельскохозяйственных земель. Управление собственностью, приняли на себя новые органы власти — «Советы», созданные партией большевиков. Труд человека, коммунистическая власть включила в реестр социалистической собственности. Даже волю и человеческие желания, советы, причислили к государственной собственности, неусыпно контролируя все явления общественной жизни со стороны парткомов и ГПУ. Известно, что российские «революционеры-большевики» являлись марксистами — сторонниками учения немецкого журналиста Карла Маркса. Я без всякой иронии называю Маркса журналистом, так как большая часть его работ была опубликована в газетах и журналах. И сам Карл Маркс уважительно относился к газетной деятельности, считая профессию журналиста, вполне достойной.
Конечно, в моих словах звучит некоторая ирония и касается она, тех, кто «проходил» учение Маркса, пришедшим на периоды моего детства, юности, возмужания — годы, в которые меня пытались воспитать марксистом. По необъяснимой причине, скорее независящей от меня, я им не стал.
Карл Маркс в «Критике Готской программы, писал: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный процесс, и государство этого периода не может быть ничем иным, как революционной диктатурой пролетариата». Маркс ни в этой работе, ни в последующих своих работах не указал, и даже не обмолвился о сроках переходного периода. Из его посылок следовало одно, что период диктатуры неизбежен. Но Маркс писал об этом задолго до свершения пролетарской революции в России, основываясь на опыте Великой французской революции и на других революционных историях прошлого. К. Маркс никак не рассчитывал на Россию. До поры до времени Россия для него, как и Китай были феодальными государствами, даже не мечтающими о капитализме. Маркс как немец и как еврей, предпочитал, чтобы исторические события следовали строго по расписанию и регламенту, и чтобы все движения народных масс учитывались в бухгалтерской книге подобно движению денег у ростовщиков.
Как отметил Рудольф Гильфердинг в своём большом и достойном для изучения труде «Финансовый капитал»: «Марксизм часто упрекали за то, что он пренебрегал дальнейшим развитием экономической теории, и упрёк этот, несомненно, до известной степени ни лишен объективных оснований. Но точно так же следует признать, что это упущение легко объяснимо. Вследствие, бесконечной сложности исследуемых явлений, экономическая теория принадлежит, несомненно, к труднейшим отделам науки. Марксизм же находится в особом положении; исключаемый из университетов, которые дают необходимое время для научных исследований...» Советские университеты, где марксизм изучался от корки до корки, переходной период — от текущего дня до коммунизма — исследовали поверхностно. Главное в учении Маркса не было замечено, раз он не сказал об этом прямо. Мешало то, что руководители социалистической страны видели коммунизм за горизонтом социализма, а горизонт имеет свойство удаляться ровно настолько, насколько вы к нему приближаетесь.
Ни до захвата власти, ни после того как это свершилось большевики не думали, сколько времени продлиться диктатура пролетариата. Определенно, этого никто не знал, и знать не мог. Главное, надеялись, что диктатура не будет вечной. Марксисты в России и в других частях света, где это учение было воспринято, не рассчитывали столкнуться с теми трудностями, с которыми столкнулась революционная Россия с первых шагов после завоевания власти. Постоянно возникали всё новые и новые обстоятельства, ввиду которых, сроки наступления коммунизма сдвигались на будущее время.
Не имея достаточного опыта государственного управления, большевистское правительство не определило условий отмены диктатуры и смены её какой-либо иной эффективной формой общественного управления, полностью соответствующей поставленным целям. Диктатура — бессловесна. У неё слабо развит язык убеждения и агитации, и она не нуждается в изящном языке, боясь превратиться в демагогию. У диктатуры в руках и голове самые жестокие действия, наводящие страх и ужас. Эти действия эффективнее всяких слов.
Не моя задача опровергать или восхвалять революционные и экономические теории Карла Маркса, особенно в настоящий период, когда в России вновь создан и укрепляется своеобразный капитализм, без гражданской и социальной ответственности олигархов. И мы видим, каким образом это делают «истинные» потомки российских марксистов, исправляя исторические ошибки учения и, замещая революционный дух своих заслуженных дедов и отцов-марксистов чистым прагматизмом. И это ещё далеко не всё. Сделал такую попытку и Егор Тимурович Гайдар, исправляя революционные ошибки своего, «названного» деда — писателя Аркадия Петровича Гайдара — героя романтика гражданской войны.
В коммунистической России марксистскому учению, которому скоро исполнится 200 полных лет, упорно следовали до последнего дня крушения. Последователи марксизма сохранились в России и сейчас. Учение их осталось, но без диктатуры оно бесплодно. Постараюсь, больше не трогать мирового имени Карла Маркса.
Однако в нашей «повести» до разъяснения этого вопроса ещё далеко. С завоеванием большевиками власти в России, социализм, как учение и, как раздел практической социологии, трансформировался до неузнаваемости, почти в свою противоположность. Казалось, что-то произошло внезапно, будто изменились цели и направления революционных мыслей. Первые лозунги большевиков — мир народам, фабрики рабочим, землю — крестьянам, не были осуществлены: Мира не было. Пять лет шла гражданская война. Рабочие на заводах стали рабами, крестьяне — крепостными колхозного строя. Советский социализм, конечно, нельзя даже в первом приближении отнести к идеям марксистско-ленинского коммунизма. Построенный социализм совершенно не исключал каких-либо элементов эксплуатации. Эксплуатация совершалась в самых извращенных формах принуждения, вплоть до ликвидации неугодных большевизму лиц и целых классов — буржуазии, крестьянства, гвардии и т.д. Мы знаем, почему так произошло? И когда-нибудь обязательно напишем об этом. Нужен новый взгляд — взгляд не сторонника, но и не категорического противника какой-либо революции вообще. Революции и революционные движения были якобы досконально изучены, поклонниками социальных революций. Но ни одной революционной партии, захватившей власть путём революционной борьбы, когда в движение были приведены массы, не удалось удержать завоёванное, дольше первого акта — захвата власти.
Не ясными оставались вопросы: как и что нужно делать дальше — когда власть завоёвана. И как долго ждать момента, когда взойдёт «заря коммунизма» и осветит правильную дорогу к будущему. Понятно, что в данном случае речь идет только о переворотах и революциях коммунистического толка. В истории народов не было ни одного государства аналога подобного коммунистическому обществу, кроме примитивного коммунизма у некоторых малочисленных народов на ранних ступенях развития. Некоторые отчаянные богатые люди пытались создать «малые» коммуны, но из этих экспериментов мало, что вышло.
Особенности России и международная обстановка не способствовали скорому решению этого жгучего и мучительного вопроса, да это было уже и не так важно. Важно было, что социализм стал реальностью, и все его признали и все с ним считались. Первый шаг социализма в отдельно взятой стране, заключающийся в обобществлении в масштабах нового государства всех производственных средств, был выполнен в полном объёме. После Второй мировой войны социализм значительно укрепил свои позиции. В Европе и в Азии образовались новые социалистические государства. СССР перестал быть единственной страной социализма. Но нужно заметить, что послевоенное расширение социализма, за счет образования социалистических стран, не послужило укреплению мировой социалистической системы. Страны социалистического лагеря просуществовали в Европе чуть более сорока лет. И породили большое недовольство формами социалистического правления. Сопротивление данному строю, притом активное, началось в странах восточной Европы: Германии, Польше, Венгрии и Чехословакии.
Что касается ожидания следующей стадии — коммунизма, то только однажды Никита Сергеевич Хрущев в начале шестидесятых годов в одном из своих публичных выступлений, заявил, со свойственными ему политическими эмоциями: «следующее поколение Советских людей будет жить при Коммунизме». Убедительных признаков, приближающейся мистерии, он не назвал. Это было воодушевляющее заявление, ни к чему не обязывающее Хрущева и партию коммунистов, которой он в то время руководил. Подобное с ним, как и со всеми первыми и генеральными секретарями ЦК, руководившими партией коммунистов в последующие годы, случалось не редко. Все обещали, что-то хорошее и близкое, но ничего конкретного. Социализм строился не только на вере людей в светлое будущее, но и на принуждении его противников «к миру». Новая идеология являлась похожей на религию, но без всемогущего Бога, зато с всемогущей Партией. «Богом» для коммунистов являлась их партия и они хотели, чтобы народ поклонялся ей и её вождям, как идолам. Критиковать вождей партии позволялось, но не без последствий. Показательные процессы над «отступниками» не являлись случайными. Потенциальные отступники должны были видеть, что их ожидает гнев народа, «справедливый» и беспощадный. Таким незамысловатым образом поддерживалось признание, что социализм самая прогрессивная форма правления. Коммунисты, осуществляя власть, установили жесткие догматы на все сферы человеческой жизнедеятельности, превзойдя в тирании средневековую церковь.
Надо заметить, что Маркс понимал под идеологией ложное мышление. Несмотря на все строгости партийной дисциплины, с 60-х годов научная теория социализма, была заменена, «коммунистической» идеологией, под которой Маркс понимал тип мыслительной деятельности, не связанный зависимостью собственных идей с неизменными обстоятельствами и материальными интересами классов. Маркс разоблачал идеологию, как ложное мышление. Это так, заметки на полях для истинных «марксистов».
Твердое убеждение, вынесенное и усвоенное мной после «перестройки» Горбачёва и результатов построения «ельцинско-чубайсовского» капитализма таково: Человек, действительно, заражён «первородным» грехом. Этот «грех», являясь «мутантом, не поддаётся ни искоренению, ни выкорчёвыванию. Его нельзя изжить ни добродетелью, ни социальным внушением. Такой грех можно уничтожить только в газовой камере, вместе с его носителем. Любая, даже малейшая степень свободы, предоставленная «греху» способна мутироваться до мирового несчастья. Живой социализм, образно, как он мне виделся в детских представлениях, был похож на огромный прозрачный шар из неизвестного материала — разбить его можно было только изнутри, где сохранялось внутреннее напряжение. Это подтвердилось последующими событиями: СССР был разрушен, именно, изнутри. Другими словами, мы смело можем сказать, что социализм принял «смерть» не от внешних неконтролируемых сил, а от собственных рук реформаторов. Поэту интуиция подсказывает именно такое решение. Реформаторам нужно было знать, если правильно выразиться, комплексную «специализацию» капиталистического строя, его фрактал — раздробленность на бесконечное число неоднородных моделей капитализма. Реформаторы исходили, что капитализм, такой же однообразный, как и социализм, и жестоко ошиблись в своем упрощённом догматическом постулате.
Снаружи социализм выглядел безупречно и, на самом деле, был достаточно прочен. К нему не было никаких подходов и инструментов, чтобы разрушить его извне. Приглядываясь снаружи, понять, что происходит внутри социалистического «шара», не представлялось возможным. Все внутренние движения были видны и снаружи, но было не понятно, какие механизмы приводят внутренние части в движение. Иногда движения были упорядочены и происходили в соответствии с какими-то внутренними законами, но чаще механизм работал необъяснимо, вопреки законам «механики» и «практической социологии» — по капризу чьей-то воли. Цели, к которым стремились люди в шаре, были известны не всем. Тех, кто их знал, того они устраивали. Кого-то устраивало всё, как оно есть. Другие, находящиеся тоже в шаре, хотели быть лучше, всех знающих. Четвёртые и пятые стремились тем или иным способом выйти за пределы шара или больше того — свободно выходить из шара и свободно входить в него, когда захотят. Но это желание строго осуждалось, как вредное общему делу. Узкий партийный кружок, правящих лиц не позволял людям знать и помнить о великих переселениях народов. Ради чего огромные массы людей подвергались такому движению.
Хотя вход и выход никому не причинял никакого вреда, в том числе лицам, остающимся в шаре, но те, которые хотели пользоваться новыми возможностями свободного входа и выхода числились меньшинством. Кроме лиц, осуществляющих диктатуру, многие понимали, что, если переходы закрыть совсем или запретить ими пользоваться, хотя бы в строго ограниченном режиме — трагедии не избежать. Шар был напряжён изнутри.
После постройки первой части нового общества — развитого социализма, провозглашенного речью Брежнева, он сохранялся в таком виде еще более двух десятилетий, до последнего своего дня — дня подписания акта о его ликвидации. В этот день СССР был похоронен в Беловежской пуще коммунистическими лидерами бывшего СССР. В рядах сторонников реформ, не все числились «одержимыми», были и такие, которые придерживались прежней доктрины — социализм переходная стадия и она, как система, нуждается в дальнейшем развитии производственных отношений, путем умеренного в современном понимании НЭПа. Однако одержимые взялись за государственные преобразования, стремясь к образцам современного западного и американского капитализма. Эти образцы были приняты ими в качестве исходных экономических моделей. Правда, о специфики западного капитализма они имели весьма ограниченное представление, и довольно сомнительные базовые знания, не чувствуя и не понимая государственного строя социалистической страны, экономику которой они взялись реформировать. Активные участники, тех, кого с иронией называют — «реформаторами», не знали трудностей народной жизни и собственных жизненных трудностей — дети из элитных семей партийно-хозяйственной номенклатуры. Они не знали жизни простых людей, поэтому и в их реформах эти люди не были учтены. Реформы создавались не для страны, а для её элиты, для создания «новой» коммунист-аристократической элиты, как продолжения рода олигарх-коммунистов.
Классический капитализм, как утверждают западные исследователи, невозможен без демократии. Социализм, тот, который мы имели в СССР, утверждаю я, невозможен без диктатуры. Понятие «диктатуры» можно смягчить, заменив его выражением — «социальные ограничения» или как принято обозначать ограничения в религии — «религиозным уставом». В поведение «капиталистов» таких «групповых» ограничений нет.
Судьба страны решалась на пленумах, очередных и внеочередных съездах КПСС. Каким быть реформам решали они, единственные представители и исполнители власти. Поэтому на место Горбачёва пытался стать тоже секретарь ЦК Ельцин. И Ельцин оставил своё членство в партии, лишь после того, как получил соответствующий пост. Когда в спор вмешалась третья сила — ГКЧП, она представляла ту же когорту коммунистов. КПСС до момента потери власти оставалась тоталитарной партией. И Горбачев, и Ельцин, и ГКЧП в полном составе, являлись руководителями высшего партийного звена. Что они могли предложить стране, все вместе и по отдельности, лишь дворцовый переворот, сменив вывеску «мясная лавка» на вывеску «экзотические товары заморских стран». Наяву, так и случилось. Какая «Перестройка»? Какие «Реформы»? Основная черта тоталитарной партии и воспитанных ей кадров — единообразие, закрытость, сакральность и вождизм. Такие извращенные структуры не способны самостоятельно реформироваться. Поэтому лидеры «преобразований» искали образцы на Западе, искали западных консультантов и советников, которые бессовестно, с позиций недобросовестных «учителей», предлагали, советовали и рекомендовали, не зная России. И новые отечественные лидеры, и новая власть, сплотившаяся вокруг Ельцина, вообще, ничего не знала и ничего не умела, кроме, как клянчить, вымогать, воровать и предавать.
Предпосылки разрушения социализма были заложены в самой конструкции здания, и перешли в сооружение при его строительстве, причем, в каждый элемент: — фундамент, кладку и перекрытия. Разрушение конструкции произошло через семьдесят три года. Произошло быстро, совсем неожиданно и до основания, как это часто бывает в финальной части истории. Политическое противостояние СССР с Западными странами оправдывало многие непопулярные действия союзного правительства. Казалось, что народ воспринимал все тяготы и ограничения сознательно. И, вдруг, ... катастрофа. Существует, можно сказать, особое, мнение — мнение, основанное на факте: Социализм, рухнул неожиданно, развалился по линиям внутренних и наружных трещин, оставленных при строительстве и халатно не замечаемых при эксплуатации.
Может быть, после прочтения этой статьи, кто-то из читателей изменит свой взгляд на провозглашаемые обещания 1-х лиц государства о бескорыстной заботе правителей о народе, когда бы, где бы, и кто бы, эту заботу ни сулил. Каждому человеку Бог дает достаточно сил и физических, и умственных, чтобы человек мог позаботиться о себе сам. А вот о социальном устройстве общин и государств Бог не подумал, наделив человека только разумом. Даже волю, человек воспитывал в себе сам, и чуть-чуть, что-то в ней не доработал.
Читайте также:
