Не стоит исключать, что в дальнейшем к власти на Украине могут прийти политики, настроенные к России более дружественно. Но более глубокие экономические и социальные тенденции будут подрывать российско-украинские отношения и окажут на них более серьезное влияние, чем превратности внутриполитических циклов и смена дипломатической тактики.
Опыт отношений с Грузией для России не слишком обнадеживающий: политическая напряженность почти наверняка спадет, но возврата к прошлому уже не будет.
И на Западе, и на Украине уже стало общим местом утверждать, что из-за своих действий в Крыму и Донбассе Россия потеряла Украину. Но это не значит, что в Москве думают точно так же. Там немало и тех, кто успокаивает себя рассуждениями о том, что на Украине далеко не все потеряно. Такой оптимизм им внушает опыт отношений России с Грузией. Эта страна тоже недавно воевала с Россией, но сейчас, всего десять лет спустя, начала процесс постепенной нормализации политических отношений с Москвой и что-то вроде экономической перезагрузки.
Если с Грузией получилось, то получится и с Украиной, полагают в Москве. Но так ли это? Это пустые надежды, или Украина действительно может лет через десять приступить к нормализации отношений с Россией, хотя споры о Крыме и Донбассе так и не будут разрешены?
Сценарий, при котором через несколько лет Россия и Украина начнут в какой-то степени налаживать отношения, действительно возможен. Да, действия российских военных как никогда настроили украинцев против России, но такие эмоции, как и соответствующие геополитические установки, со временем обычно смягчаются.
Да, сейчас на Украине царят сильнейшие антироссийские настроения, но это не первый случай гибридной или открытой войны между Россией и другой постсоветской республикой. И Грузия, и Молдавия в 1991–1993 годах воевали с сепаратистами, которых поддерживала Москва, но вскоре – уже к 1994 году – у власти в обеих странах оказались правительства, настроенные к России вполне дружелюбно.
История повторилась, пусть и в замедленном темпе, с Грузией после войны 2008 года. В середине 2000-х Россия ввела ряд торговых эмбарго против грузинских товаров, затем в 2008 году отправила в Грузию войска, признала независимость Абхазии и Южной Осетии и фактически начала их интеграцию в общероссийское военное, экономическое и политическое пространство. Тем не менее сейчас Грузия настроена на осторожную и постепенную нормализацию отношений с Россией.
Это не значит, что Грузия и грузинское общество теперь настроены пророссийски. Но уровень враждебности к России резко снизился, а торговля между странами стремительно растет. С 2012 по 2017 год грузинский экспорт в Россию увеличился на 900%. За один только 2017 год товарооборот между странами почти удвоился (с $206 до $394 млн). Возобновились прямые авиарейсы между странами, и число российских туристов в Грузии за последние два года выросло на 40%.
В Грузии по-прежнему существует прочный прозападный консенсус, но опросы показывают, что уже 31% грузин выступают за вступление страны в Евразийский экономический союз. Десять лет назад такое невозможно было представить, и этот показатель – важный сигнал для тех, кто думает, что нынешние антироссийские страсти на Украине не гарантированы в долгосрочной перспективе.
Конечно, тут можно возразить, что украинский конфликт оказался гораздо более кровопролитным, чем в Грузии (или Молдавии), что Крым будет вечной занозой в этих отношениях и что отсутствие реального прекращения огня в Донбассе, где продолжают гибнуть люди, будет постоянно подпитывать враждебность большинства украинцев и украинских политиков к России. Это правда. Но правда и то, что на Украине доля граждан и политиков, симпатизирующих России, всегда была гораздо выше, чем в Грузии или Молдавии. Так что в целом на Украине потенциал для будущего примирения с Россией также выше, чем в Молдавии или Грузии.
Некоторые признаки возможности такого сценария уже проявляются. Доля украинцев, положительно относящихся к России, в 2015 году составляла 24%, а на следующий год выросла до 28%, несмотря на сохраняющуюся напряженность в Донбассе и постоянные перестрелки. При этом, согласно недавнему опросу Института Горшенина и Фонда Фридриха Эберта, поддержка евроинтеграции с 2014 по 2017 год снизилась с 63% до 51%.
Иными словами, надежда России на некоторую нормализацию политических отношений с Украиной через несколько лет не пустая фантазия, и это влияет на российскую политику в Донбассе. В Москве рассуждают, что раз Грузия налаживает отношения с Россией, несмотря на ситуацию в Абхазии и Южной Осетии, то и Украина пойдет по тому же пути.
Пушки или масло
Многие в Европе и США утверждают, что Донбасс обходится России слишком дорого, поэтому Москва будет рада согласиться на урегулирование этого конфликта, если оно позволит ей сохранить лицо. Но эта логика слишком марксистская, слишком экономическая. Россия не воспринимает ни Донбасс, ни свою безопасность в целом через призму экономических выгод и издержек.
В нынешней геополитической логике России экономический расчет подчинен соображениям безопасности. А сохранение контроля над Донбассом Москва воспринимает именно как вопрос безопасности. Это обходится ей недешево, но и не слишком дорого. Все равно что тратить на оборону и содержать армию: недешево, но необходимо. Как следствие, модернизация вооруженных сил и прочное военное присутствие в Крыму и Донбассе в обозримом будущем будут стоять выше, чем здравоохранение или образование в списке бюджетных приоритетов России.
У России и Запада вообще очень разное понимание экономических издержек и цены безопасности. Российская модернизация вооруженных сил происходит на фоне стагнирующей и даже сокращающейся экономики, поскольку для России безопасность – важнейший приоритет. Но для стран НАТО экономические соображения, похоже, берут верх. Много говорят о том, что в результате украинского кризиса сокращение военных расходов в странах НАТО остановилось. Это правда. Но правда и то, что даже после событий в Крыму и Донбассе суммарные оборонные расходы НАТО продолжали падать два года подряд (2014–2015). Они несколько выросли в 2016 и 2017 годах, но их объем до сих пор не вернулся к уровню 2013 года, не говоря уже о 2010 или 2012 годах, когда они были еще выше.
Парадоксальным образом в 2007 или 2012 годах, когда отношения между Россией и Западом были куда менее конфликтными, страны НАТО тратили на оборону больше, чем после 2014 года, когда отношения с Россией заметно ухудшились. Суммарные расходы НАТО на оборону, по всей видимости, будут расти, но медленно.
Эта статистика показывает, что Россия и НАТО занимают очень разные позиции в споре о пушках и масле. Для России важнее пушки, для Запада – масло. Как следствие, Россия вряд ли заметно изменит свой подход к Украине или Донбассу просто из-за высоких экономических издержек.
Российского чиновника, участвующего в Минских переговорах, недавно спросили не под запись, может ли Москва позволить себе ту цену, в которую ей обходится Донбасс. Он честно ответил, что эту цену никто и не пытался подсчитать, поскольку она не так уж волнует Кремль, но какова бы она ни была, «Запад знает, что у нас хватит на это средств еще очень-очень долго». Безусловно, Россия была бы не против снизить свои издержки, но только не за счет отказа от контроля над Донбассом, который, с точки зрения Москвы, играет важную роль для безопасности страны.
Недавние предложения России разместить в Донбассе охранную миссию ООН для защиты наблюдателей ОБСЕ ничего в этом смысле не меняют, поскольку речь идет не о полноценной миротворческой миссии, а о силах защиты для существующей мониторинговой миссии ОБСЕ. Это не сильно изменит положение дел в регионе, и все идет к тому, что Донбасс превратится в вялотекущий конфликт типа карабахского, где нет миротворцев и происходят регулярные перестрелки; а вот приднестровского сценария замораживания конфликта ждать не стоит.
При этом строительство полноценной военной инфраструктуры в Донбассе продолжается прежними темпами, как будто Кремль не предполагает, что Минские соглашения будут реально воплощены в жизнь. Такой поход – результат российского опыта в отношениях с Молдавией и Грузией: можно не отказываться от поддержки сепаратистов, а просто подождать, потому что рано или поздно власти в Кишиневе и Тбилиси все равно будут готовы к политическому примирению. Как говорится в русской пословице: и волки сыты, и овцы целы.
Такой подход может быть оправдан в сфере политики, но вряд ли уместен в сфере экономики. Иными словами, если западная аналитика о России грешит излишним экономическим детерминизмом, то Россия в своих стратегических построениях на постсоветском пространстве думает об экономике слишком мало.
Экономический поезд ушел
Нынешние тенденции в российско-грузинских отношениях могут казаться для Кремля успокаивающими, но это зря. Такое самоуспокоение не до конца учитывает все уроки отношений с Грузиеи и Молдавией. Не только политические, а и экономические. Так что и ожидания России в отношении Украины могут оказаться слишком оптимистичными. В неустойчивых демократиях вроде Украины, Молдавии или Грузии колебания общественного мнения и политического курса далеко не единственные значимые факторы; экономика тоже играет большую роль.
Экономические тенденции в последнее время и так уже подорвали влияние России в регионе. Но периоды политических потрясений, как, например, нынешний российско-украинский конфликт, подталкивают к гораздо более глубоким переменам, практически не зависящим от превратностей политических циклов.
С каждым новым кризисом, будь то война или торговое эмбарго, торговля с Россией, а значит, и экономическая зависимость постсоветских стран от России сокращалась. У России становится меньше экономических рычагов, и это имеет прямые геополитические последствия. Когда в 2013 году тогдашний украинский президент Виктор Янукович тянул с подписанием соглашения об ассоциации с ЕС, структура украинской внешней торговли ставила Киев перед тяжелым выбором. Примерно треть украинской внешней торговли приходилась на ЕС, а еще примерно треть – на Россию. Поэтому угрозы России существенно ограничить торговлю с Украиной в случае подписания соглашения с ЕС были для Киева действительно страшны. В Грузии и Молдавии дело обстояло иначе.
В 2013–2014 годах Россия предостерегала от ассоциации с ЕС не только Украину, но и Молдавию, а в какой-то степени и Грузию. В 2014 году, когда соглашения были подписаны, на Россию приходилось 7% грузинской внешней торговли и 15% молдавской, с ЕС же эти страны торговали в четыре раза более активно. И главной причиной столь вялых торговых отношений России с Грузией и Молдавией были многочисленные эмбарго, введенные Москвой против этих стран после 2006 года. Каждый запрет на ввоз товаров из Грузии или Молдавии был для них тяжелым ударом, но в конечном счете это привело к тому, что Россия почти утратила рычаги торгового давления на эти страны.
Аналогичный процесс происходит и в российско-украинских торговых отношениях. Если до 2014 года объем торговли Украины с Россией и ЕС был примерно одинаковым, то в 2017 году на Россию приходилось уже в три раза меньше, чем на ЕС (12% против 40%). Пока Украина участвует в зоне свободной торговли с ЕС и пока между Украиной и Россией продолжают действовать взаимные торговые ограничения, эти тренды, вероятно, будут сохраняться и окажут долгосрочное влияние на структуру украинской внешней торговли (а значит, и на торговые рычаги, которыми располагают ЕС и Россия) независимо от перемен в украинской политике.
Еще один аспект внешнеторговых отношений, который имеет геополитические последствия, – это участие в торговых союзах. Россия создала Евразийский экономический союз как инструмент экономической и геополитической интеграции, который мог бы стать привлекательным для Украины и, возможно, Молдавии. Но теперь, когда эти страны имеют доступ к зоне свободной торговли с ЕС и их торговля со странами ЕС в три, а то и в шесть раз превышает объемы торговли с Россией, вступление в ЕЭС уже не может рассматриваться по чисто экономическим соображениям.
Тут показателен пример Молдавии. Там президент выступает с пророссийских позиций, но в условиях, когда 65% молдавского экспорта идет в ЕС и только 10,9% – в Россию, выход из соглашения об ассоциации с ЕС и движение навстречу ЕЭС будет самоубийством и для экономики страны, и для политиков, которые такой вариант рассматривают. Так, экономическая реальность может сильно ограничивать геополитический выбор.
Хотя уровень враждебности между Россией и Украиной через несколько лет почти наверняка снизится, основы этих отношений радикально изменились. Многолетние торговые ограничения приведут к масштабной и по большей части необратимой переориентации украинской внешней торговли. А предприятия, которым Россия и Украина прежде были обязаны своей экономической взаимозависимостью – например, оборонные предприятия, – либо обанкротятся, либо найдут другие экспортные рынки.
В 2012–2016 годах Украина вышла на девятое место в мире по экспорту вооружений, опередив Швецию, Нидерланды и Израиль и практически догнав Италию и Испанию. Что касается энергетики, то Украине уже удалось отказаться от покупки российского газа за счет поставок из ЕС. Возможно, в будущем Украина снова станет покупать газ у России, но почти невозможно представить, чтобы ситуация снова вернулась к тому уровню зависимости, который существовал до 2013 года. А, например, экспорт Украины в Египет, Саудовскую Аравию, Ирак и Тунис (вместе взятые) сравнялись с украинским экспортом в Россию.
Украина переписывает свои учебники истории, в которых отношения с Россией теперь представлены гораздо более антагонистичными, а на полках книжных магазинов стоят десятки мемуаров о войне в Донбассе. Каналы российского влияния на Украину, в том числе надежда привлечь ее в Евразийский союз, теперь отрезаны.
Не стоит исключать, что в дальнейшем к власти на Украине могут прийти политики, настроенные к России более дружественно. Но более глубокие экономические и социальные тенденции будут подрывать российско-украинские отношения и окажут на них более серьезное влияние, чем превратности внутриполитических циклов и смена дипломатической тактики. Поэтому на самом деле опыт отношений с Грузией для России не слишком обнадеживающий: политическая напряженность почти наверняка спадет, но возврата к прошлому уже не будет.
