Кино как Китеж-град. Интервью с режиссером Лилей Тимирзяновой

Это глубокая история о сложных отношениях дирижера и хористки, о создателе и зрителе, об искусстве и человеке в искусстве. Главные роли в драме сыграли актрисы Елизавета Шакира и Алина Король.

Фильм уже получил несколько наград западных фестивалей, среди которых Гран-при Asolo Art Film Festival, на котором 39 лет назад эту же награду взял Андрей Тарковский за картину «Андрей Рублев». Лилия Тимирзянова рассказала о том, как создавала свое авторское высказывание в эксклюзивном интервью.

Расскажите, как вы пришли к идее вашего фильма?

ЛТ: Если бы вы много лет любили человека и не могли бы признаться ему в этом словами, что бы вы сделали? Если бы я занималась профессией своей мечты — была бы дирижером — я бы просто продирижировала Каватину Бетховена и этого бы было достаточно.

Каватина Бетховена — это звук изумленного чувства, углубившегося в себя; точно так же, как любовь, которая жила в одиночестве. Это голос и той любви, и долгого безмолвия, и времени, прошедшего между тем, и поэтому это было бы самой интимной исповедью. Эта Каватина по неземному эмоциональна. Может быть, она и не выражает в себе точного чувства, но звучит как созерцание широчайшего горизонта, вынеся на себе всю тяжесть боли. Её созерцательный застой прерывается лишь на время, минут через пять, когда она вдруг звучит оживляясь, как будто хочет что-то сказать или помахать другому человеку; это звучит точно так же, как неуверенное кивание, которое мы обращаем тому, кого любим, и не осмеливаемся заговорить с ним. Но вскоре музыка возвращается к своей созерцательной атмосфере.

Но я, увы, не дирижер, поэтому я сделала фильм-признание. Почему кино? Мне в тот момент показалось, что именно через этот язык я могу говорить. Я написала сценарий, собрала команду и сняла фильм. Я не фанат кино, меня не переполняет энтузиазм от мысли провести время за просмотром кино. Но когда я работаю над фильмом, я чувствую свободу самовыражения и понимание в диалоге с другими.

Мне не хочется звучать парадоксально, я сейчас постараюсь объяснить логику.

Главный герой этого фильма — дирижер, её красота для меня как красота Гомера-сказителя или Сократа, беседующего с людьми — они не хотят ничего запечатлевать. А мы так боимся собственного конца, что бесконечно стремимся запечатлеть каждый миг своей жизни. Вот почему мне не всегда нравится смотреть кино, само кино — это попытка запечатлеть время. И вот почему именно музыка является для меня главным ориентиром — музыка и природа — которые умеют быть «здесь и сейчас», хотелось бы приблизиться к этому в кино.

Расскажите о подборе команды, как вы встретились с актрисами и как складывались съемки?

ЛТ: В подборе команды было два этапа: до первого локдауна и после него (дело было весной 2020). До были одни люди, после — другие. Как и для многих нас, локдаун послужил для меня перезагрузкой, я пересмотрела все: переписала сценарий, пересобрала команду.

Все происходило молниеносно — так говорит страсть. Команду я искала по большей части через интернет, так как реальных связей в кино на тот момент у меня было мало. Чтобы вы понимали, я приехала в Петербург в начале июня, а 5 июля уже начались съемки, то есть основной костяк команды был найден за этот срок.

Съемки длились всего 4 дня, они были полны стресса, но и полны жара, горения! Все отдавались делу просто феноменально — я до сих пор не знаю, как это произошло, учитывая, что у нас не было финансирования. Радует, что этим мы сами себе доказали, что деньги не главное. В общем, этот фильм, конечно, авторский, и автор — это вся команда и то, что «над». Кто как называет эти силы?

Что вы хотели сказать своим фильмом? Почему тема вашего дебюта, как вы сами объясняете, связана с вниманием к внутреннему голосу?

ЛТ: Я хотела сказать о том феномене жизни, когда один человек встречает другого и понимает его без слов. Хотела сказать, что это возможно, что это волшебно, и это может произойти только тогда, на мой взгляд, когда ты слышишь себя, то есть не идешь на поводу привычек и навязанных догм, когда ты честен с собой, тогда физическое поле выстраивается таким образом, что звучание камертона внутреннего я и я любимого человека, и предназначения сходятся в одной высоте. Это прекрасное состояние — гармония.

И, конечно, внимание к внутреннему голосу связано так же с тем, что я большую часть времени жизни провожу одна, считаю время человека наедине с собой важным во многих аспектах.

Как вы видите отношения автора и зрителя в искусстве? Есть ли между ними какие-то особые отношения?

ЛТ: Эти отношения для меня — платоновский диалог, кто в нем главный? Сократ? Но диалоги по большей части названы именами его собеседников, значит самый важный есть его собеседник?

Это особые отношения — верно. Это отношения учителя и ученика, но роли их меняются. Иерархии ни в коем случае нет — без одного не будет другого.

Как вы рассматриваете тему свободы в ключе вашего фильма? Театральная условность в вашей работе — это больше ограничение возможностей или намеренный ход?

ЛТ: Я думаю, что театральная условность может казаться более жесткой, чем любая другая условность, например, музыкальная — там тоже есть правила, но эти правила — ключ к свободе, можно расширить их границы, чтобы выразить себя: и, кроме того, результат поэтически автономен, у него будет своя собственная жизнь. В театре же ты привязан к физическому присутствию актеров, сцен и жестов. Такое ощущение, что имеешь дело с «упрямыми фактами». Но и там можно обрести свою свободу вопреки этим границам.

Тогда, если вопрос в том, как выразить невыразимое, то, конечно, нет ни условности, ни вообще какого-либо средства, которое могло бы выразить это прямо и непосредственно, но можно использовать условности таким образом, чтобы выйти за их пределы.

Дело не в том, чтобы быть «символическим» вместо «реалистичным». Иногда «символический» стиль требует пояснений, чего-то, чего нет в реальном произведении, и поэтому это неинтересно. Великим усовершенствованием было бы перейти от идеи «представления» чего-либо к «выражению» чего-либо, то есть ты не реализуешь с помощью «земных» средств абстрактную идею (это была бы «платоническая» идея искусства, формирование чего-то ощутимого из идеи), но ты делаешь что-то, что выражает что-то новое. А выражать что-то вместо того, чтобы представлять что-то уже существующее (как предмет или как идею), — это способ создать новый язык, собственный язык искусства, выражающий то, что иначе выразить невозможно. В этом свобода нашего фильма.

Почему ваша история не могла закончиться надеждой или все-таки она есть?

ЛТ: Это абсолютно баховский мажорный финал — на мой взгляд это чистый и радостный, полный надежды и веры мажор, никакой трагедии, это возрождение — что может быть светлее?

Видите ли вы себя в коммерческом кино? Может ли быть авторское коммерческим в России?

ЛТ: Я только вернулась с Берлинале, а фестивали подобного толка — всегда апгрейд устоявшимся взглядам, мои новые опыты еще не обработались и не осели, я надеюсь, спустя время это произойдет, и я могла бы точнее ответить на этот вопрос.

Попытаюсь ответить сейчас. Коммерческое — значит популярное, востребованное у масс. По своей наивной природе, я верю в то, что это возможно, то есть возможен тот день, когда авторское станет желанным для большей части населения, и они сделают выбор в пользу выставки Йозефа Бойса, а не соцсетей. Один американский продюсер сказал мне: оставайся такой, верь в это, пожалуйста (но я, конечно, поняла, о чем он на самом деле, и я боюсь однажды очнуться и осознать, что мы живем в мире других ценностей и он не изменится).

Учитывая вышесказанное, отвечу на оба вопроса кратко: да. Но я понимаю, что это утопия.

Если же понимать коммерческое как нечто, в чем прибыль преследуется в качестве основной цели деятельности, то мой ответ будет нет и нет.

В чем вы видите свое творческое развитие в будущем?

ЛТ: Я сейчас развиваю себя в философии, языках и литературе, это же является моим главным развитием в кино. А еще, я много думаю о документальном кино, хочу путешествовать по миру, создавая документальное кино о тех сюжетах, которые недоступны ни одной фантазии.

Вы сейчас живете в Греции, значит ли это, что европейская традиция вам ближе? Есть ли какая-то особенная русская традиция в искусстве, которая вам дорога?

ЛТ: Я космополит, считаю патриотизм и национальную идею пережитком варварских времён, поэтому у меня просто нет такого деления и нет того, что ближе в зависимости от нации или страны. Мне близко гуманное. Если посвятить себя труду изучить духовное наследие, рожденное в любой точке планеты, то оно вполне может стать родным — это вопрос времени и готовности отдавать себя, работать. Все вышесказанное не отменяет моей большой любви к русскому искусству, особенно конечно, к русской (в особенности хоровой) музыке, поэзии и литературе — я несу это в себе, где бы ни находилась, и я счастлива, что знаю русский язык.

Расскажите о том, над чем работаете сейчас.

ЛТ: В данный момент я работаю над двумя фильмами, но будущее их пока неясно. Учусь делать по максимуму что от меня зависит, но при этом внимательно наблюдать за тем, что предлагает жизнь, не быть упрямой, быть гибкой и принять, что изменение — закон живого.

Если вкратце, один полнометражный фильм — это история любви, это такая полифонная фантазия, если бы античность встретилась с 20/21 веком, если бы Сапфо встретила Марину Цветаеву, если бы черное встретило белое, если бы война встретила мир... Я совершенно точно могу сказать, что согласна не со всеми взглядами Гераклита, но что-то в этом есть: «Болезнь делает приятным и благим здоровье, голод — сытость, усталость — отдых», то есть одно всегда содержит противоположное ему — это я хочу исследовать на примере любви. «Единство вещей очевидно, оно лежит прямо на поверхности и зависит от сбалансированных взаимодействий между противоположностями», — я не соглашаюсь, не утверждаю, а просто задаю вопрос.

Второй фильм — пока скажу только, что он будет без диалогов, он будет основан на мифе, там будет много обнаженного тела, современной хореографии, модальной музыки, дикой природы необитаемых греческих островов и телесной близости, а также там будет Гомер, изложенный современным критским слогом.