Вадим Даминов: Дистанционная реабилитация после инсульта доказала эффективность вовремя пандемии

Ставить диагнозы дистанционно неприемлемо, но в реабилитации дистанционные методы работы с врачами успешно себя зарекомендовали во время пандемии коронавируса.

Об этом сообщил в интервью руководитель Клиники медицинской реабилитации, врач-невролог, заведующий кафедрой, доктор медицинских наук, председатель комитета по цифровизации в реабилитации в Союзе реабилитологов России, создатель цифровой системы реабилитации людей с инсультами и черепно-мозговыми травмами «Степсреабил» Вадим Даминов в преддверии Пятого Телемедфорума, который пройдет в технопарке Сколково 3 декабря.

— Вадим Дамирович, расскажите немного о вашей деятельности и о ваших проектах?

— В национальном медико-хирургическом комплексе имени Пирогова мы с командой создали Клинику медицинской реабилитации. Благодаря нам в России совсем недавно появилась новая специальность — врач физической и реабилитационной медицины (ФРМ). Год назад появился порядок оказания медпомощи по новой специальности. Клинических и методических рекомендаций по ней практически нет, они находятся в разработке. Нам также нужно обучать десятки тысяч специалистов по всей стране. Это нелегкая задача, потому что паспорт специальности очень объемный. Раньше реабилитологи считались специалистами вторых позиций. Сейчас это клиническая специальность. Этот врач должен знать основы неврологии, ортопедии, стоматологии и обладать многими другими медицинскими знаниями.

Также я являюсь гендиректором компании «Степсреабил», которая занимается разработкой и использованием цифровых платформ реабилитации и обучении, и «Степспорт», которая организована недавно и стала резидентом НТЦ «Сириус». И есть несколько компаний, которые занимаются разработками виртуальной реальности — там я являюсь учредителем.

— Как получилось что вы, практикующий доктор, активно зашли в цифровизацию и не только продвигаете эту тему как бизнес, а сильно перестроили работу в огромном государственном учреждении. Что вами движет?

— Сошлось несколько векторов, которые дали тренд такого развития. В те годы, когда я стал экспертом, я увидел, что большинство стартапов, которые заходят в Россию, очень однотипные. Многие из них копировали стартапы из США или Европы, иногда неудачные. Другие продвинутые стартаперы брали продукт и что-то делали, не учитывая мнение медсообщества. Тогда мы решили заниматься этим сами. У меня очень молодая команда. В рамках пироговского центра это делать было нельзя, поэтому мы начали открывать свои компании.

— Как это должно быть идеально сделано?

— В реабилитации это должен быть запрос от медицинского сообщества, Союза реабилитологов России, в который входят главные реабилитологи регионов. Президент страны объявил, что 100 млрд рублей выделяется на реабилитацию. Если это не сделаем мы, лучшие эксперты в этой области, то сделает кто-то другой, и, может быть, не так профессионально и качественно.

— Правильно ли я понимаю, что на базе комитета в Союзе реабилитологов вы хотите сформировать центр компетенций?

— Пока такой структуры нет, ее придется делать вместе. Ко мне уже обратилось множество корпораций, Ростех и Росатом, с запросом о создании центра компетенций. Это может быть интересно и Роспотребнадзору. Пока это тоже на добровольных дружеских началах, мы выбираем крупных игроков и предлагаем им свои продукты.

Наверное нужно объявлять, что центр компетенций находится у нас и приглашать всех желающих к нам. Российские компании могут создавать продукты, которые могут быть конкурентоспособными в мире.

— То состояние, в котором находится санаторно-курортное лечение в России, та база, которая нам досталась от Советского Союза, особенно в связи с присоединением Крыма, можно ли что-то с ней сделать быстро с точки зрения реабилитации? Сейчас там не происходит ничего, а цифровизация не просто стучится в двери, а давит на этот сектор.

— Я никогда не рассматривал санатории как объекты для реабилитации. Реабилитация — это восстановление утраченных функций. Реабилитация состоит из трех этапов. Первый этап начинается еще в реанимации, второй — самый сложный и финансово и наукоемкий — продолжается в специализированных отделениях и реабилитационных центрах. Третий этап реабилитации проходит в поликлиниках, дневных стационарах и санаториях. Причем большинство санаториев стали частными и не готовы взять таких пациентов. Мы вполне можем обойтись без санаториев. И в последние годы без них обходились. Мы зародили в последние годы новую модель реабилитации, а пандемия только подтвердила нашу правоту. И можно с гордостью сказать, что здесь цифровизация нам помогла.

Возьмем за модель инсульт — самое социально-значимое и опасное заболевание, самое распространенное. В течение полугода половина пациентов умирает. Из числа выживших многие становятся инвалидами. Да, есть сосудистые центры, там появились бригады ранней реабилитации. Маршрутизация потихоньку выстраивается: пациент попадает в отделение реабилитации больницы. А вот третий этап оказался провальным. В поликлиниках это делать практически невозможно из-за дефицита кадров. В санаториях это тоже невозможно. Мы тогда перешли полностью на цифровую платформу реабилитации «Степсреабил»- сопровождение после второго этапа на дому. Это интерактивный тренажер, в котором собраны десятки тысяч различных комбинаций программ, которые комбинируются и быстро склеиваются в единый фильм — индивидуальную программу реабилитации. Врачи составляют индивидуальную программу реабилитации, пациент в своем личном кабинете открывает описание и начинает реабилитацию. Если может, делает самостоятельно, а если не может, то можно с родственником или помощником. Если что-то не получилось, можно написать в чат врачу, который ведет этот проект. Врач тут же отвечает.

На телесвязь можно выходить раз в неделю. Мы встроили в программу кардиодатчики и датчики движения. Программа открывается на любом девайсе, даже на шлеме виртуальной реальности.Мы поняли, что можем практически заменить третий этап реабилитации, когда начали это делать в Институте мозга во время пандемии ковида.

— Какие вы сделали выводы?

— Эти технологии могут работать в дефиците кадров, когда повысилась заболеваемость среди врачей. Именно тогда эти цифровые помощники начали нам помогать. Когда ковид закончился, мы поняли, что такие дистанционные технологии работают. Мы открыли частный реабилитационный центр в Чечне, в котором лечат по ОМС. Но инструкторов там не было. И наши программные цифровые решения нам тоже помогли. Во время ковида пироговский центр открыл для всех клиник бесплатный доступ к программе «Степсреабил». Мы по сути заменили второй этап реабилитации, то, чего делать нельзя, потому что через экран первый диагноз не ставится. Когда мы объявили бесплатный доступ, в первый день к нашей программе подключилось больше сорока ЛПУ из разных регионов. А дальше мы увидели спад. Мы поняли, что эта платформа для врачей совсем не удобна. По идее такая телемедицинская консультация должна быть дешевле обычного труда. Это не рентабельно клинике. Это может быть удобно только для пациента, потому что никуда не надо ездить.

— Как вы считаете, может ли искусственный интеллект заменить врача при постановке диагноза?

— Системы принятия и поддержки медицинских решений должны быть. Они базируются на «биг дата» и машинном обучении. Но это не искусственный интеллект. Еще пока ни один компьютер быстрее человеческого мозга не считает. Я не поддерживаю технологии, замещающие человеческие решения.Я считаю, что дистанционно диагнозы ставить нельзя. Но с реабилитацией по-другому, тут диагноз уже поставлен. Есть идея сделать проект в «Сириусе» о тотальной реабилитации — бесшовной предаче пациента из кардиоцентра на домашнюю реабилитацию. Ведь логопед и психолог могут заниматься с пациентом из дома.

— Второй этап реабилитации вы можете подхватить дистанционными технологиями?

— Да, это актуально для тех, у кого положительный тест на ковид, кто закрыт дома. Может быть наши технологии в некоторых случаях будут эффективнее.

— Что делать с санкуром? Люди сейчас едут отдыхать в санатории, чтобы провести какой-то апгрейд здоровья.

— Это не реабилитация. Нужно содержать огромные площади, нужен персонал. Разные санатории периодически ко мне обращаются. Мы пытались подогнать нашу программу под профилактику, под «серебряный возраст», антиэйдж, активное долголетие. Но обучать специалистов ФРМ долго, семь месяцев. Это очень дорогая история.

— Что вы сделали в реабилитации для постковидных пациентов? Есть ли у вас такое направление?

— Мы стали первым федеральным ковидным госпиталем. У нас много аппаратов ИВЛ, 200 коек. Мы могли оказать пациенту с ковидом любую помощь с применением самых инновационных методов. Мы отрабатывали раннюю реабилитацию после ковида: вертикализировали, занимались с первых суток, привлекали психологов даже в скафандре. У людей было много панических атак, приходилось привлекать психологов. В то время я принял решение, что мы не будем заниматься постковидной реабилитацией. Инсульты, травмы спинного и головного мозга никуда не денутся, независимо от наличия ковида. Это все равно опаснее ковида.

— Насколько может быть компенсирована эмоциональная составляющая на дистанционном лечении, обучении? Чтобы у пациента не возникало ощущения, что он работает с бездушной машиной?

— В виртуальной порноиндустрии это очень развито, и все идет оттуда. Эффект присутствия создаётся за счет кривых экранов. Скоро будет очень много дополненной реальности, за счет которой и произойдет компенсация эмоциональности общения.

— Мы столкнулись с ситуацией, когда цифровизация может помочь квалифицированному врачу, а что делать с неквалифицированными врачами и «цифровой дубинкой»?

— А кто оценит компетенцию этого врача? Никто не оценит.

— Понятно, что врача никто не проконтролирует. Но цифровизация все-таки компенсирует его недостатки в знаниях или наоборот?

— В медицине важно воспитывать морально-этические принципы и сделать это может только лидер и авторитет.

— Как вы хантите людей, чтобы получить ценного специалиста? Есть ли у вас собственные методики, как вы отбираете таких людей?

— Когда я пришел в институт, я был один, набрал коллектив людей, которые и создавали со мной клинику. Дальше люди приходили и уходили. Кто-то оставался, учился на личном примере.

— Есть ли у вас план на следующие пять лет? Или нет глобальной стратегии?

— У меня тактика змеи, которая ползет и выбирает там, где лучше — высокая адаптивность. Отсутствие длительной стратегии — это одна из моих сильных сторон. Через какое-то время человек изменится и внутренне и внешне. Очень много будет чипов в голове, зрительных и слуховых. Будет протезирование функций. Будет ли человек жить дольше? Наверное, будет. Будет ли жить лучше? Не знаю.

— Чего человеку реально не хватает? Какие функции можно достроить?

— Наверное одно — сейчас большинство людей могут стать очень легко управляемыми. Все.