«Сурков нужен тем, кто узнает в нем себя»
Андрей Ашкеров - о возвращении во власть идеолога «суверенной демократии».
О том, какую роль сыграл назначенный недавно помощником президента Владислав Сурков в жизни поколения, вышедшего на улицы в декабре 2011, и новых задачах «демиурга» российской политики корреспондент «Московских новостей» Анастасия Матвеева специально для Инфокс побеседовала с автором книги «Сурковская пропаганда», философом и политологом Андреем Ашкеровым.
Насколько актуален мем «Сурковская пропаганда»?
Мем «Сурковская пропаганда» превратился в книгу, которую написал, как вы знаете, ваш покорный слуга. По-моему, это лучшее, что может случиться с мемом. На смену ему придут новые.
Спрошу по-другому: второе пришествие Суркова – было ли оно ожидаемо? Как-то много было комментариев в духе конца эпохи Суркова. А что теперь изменилось?
Одно из главных преимуществ современности состоит в том, что все мы можем уместить в одну жизнь несколько. Мы все, независимо от нашего положения в обществе, проживаем разные жизни, нередко даже одновременно. Сурков не исключение. То, что называлось обычно «эпохой Суркова», было связано с попыткой превратить в фактор политики социализацию нового поколения народного большинства, тех, кто удалён от разнообразных центров, ресурсов, социальных лифтов и, по большому счёту, обездолен. Всё это было задолго до «народничества», инициированного нынешним замруководителя кремлёвской администрации Вячеславом Володиным, которое больше смахивает на трогательной в контексте российской истории союз «православия» с «самодержавием». Не могу сказать, что всё в сурковской попытке превратить в фактор политики пассионариев из народа было удачно. Сурков не учёл того простого факта, что наиболее пассионарными оказываются по стародавней традиции у нас павлики морозовы. Новое назначение Суркова имеет шанс стать новой эпохой только в том случае, если он сделает из этого выводы.
Нужен ли Сурков сейчас российскому обществу? Востребован ли он и кем?
Сурков нужен прежде всего тем, кто узнаёт в нём себя. Это ведь не просто политик, но ещё и мальчик из провинции, который не столько завоёвывал Москву, сколько менял её под себя. Нельзя завоевать что-то, если ты не готов заставить это кочевать вместе с тобой. Однако политик только тогда политик, когда у него есть группы, которые ему оппонируют. Именно их наличием определяется востребованность. Вся карьера Суркова - ответ тем, кто любой форме деятельности предпочитает желание уехать из страны. Ответ самой косной силе общества, которая ассоциирует себя только с одной формой движения – эмиграцией. В остальном эта сила и является настоящим оплотом стабильности. (Хотя считает Путина своей главной мишенью.) Иными словами, существуют люди, которые живут по принципу: «везде хорошо, где нас нет». И становится плохо там, где они есть, потому что они не допускают никакого движения. Именно эти люди – главные оппоненты Суркова. Но они же и главный стимул для того, чтобы он вернулся.
Недавно появилось мнение, что политическое поколение молодых, которые пришли в политику по сурковскому призыву, оказалось обижено на него и многие вышли на Болотную. Согласны ли вы с этим утверждением? Есть ли обида и у кого?
Думаю, Борис Межуев, а именно о его интервью «АиФ» идёт речь, использует словосочетание «политическое поколение» как собственный титул. «Мы, обиженное политическое поколение», «нам не дали», «нас бросили» и т.д. Это проявление, с одной стороны, самозванства, с другой – беспомощности. Чувствуется, что человек привык к традиционной роли интеллигента, для которого борьба за свободу давно стала наследственной привилегией, охраняемой жалованными грамотами. Так действовали, например, шестидесятники. Однако только то действие может считаться политическим, которое, не допуская запретов, ещё меньше нуждается в разрешениях. Субъектом в политике является тот, кто упражняется в том, чтобы действовать поверх барьеров. Сурков достиг в этом искусстве малодоступных высот. И прежде всего это проявлялось тогда, когда он начинал казаться кому-то гуру охранительства и лоялизма. Теперь внимание: есть все основания считать, что именно действий поверх барьеров кремлёвский идеолог нулевых ожидал от тех, кто так или иначе следовал за ним. И ошибся в ожиданиях.
То есть обиделись те, в ком Сурков ошибся?
Для привыкших к тому, что политика сопряжена с возможностями, закреплёнными в статусе, роль субъекта чревата поведением выскочки. Ещё бы: выскочки ведь не получают роль совести нации вместе с наследственным пайком из спецраспределителя! Гражданин тем и отличается от подданного, что он выскочка. Когда Сурков высказался о тех, кто вышел на площади в декабре 2011 года как о «лучших людях», он увидел в них именно это: граждан, совершивших прыжок поверх барьеров. Да, по большому счёту, самим Сурковым и расставленным. Но ведь фрондёры на содержании вообще не способны ни к каким прыжкам. Их вечная обеспокоенность и плаксивый тон выдают лишь то, что никто из них не является субъектом. Их задача изображать гул в зале.
Довольно неожиданно назначение Суркова на пост помощника по проблемам Абхазии и Южной Осетии. Это направление сейчас для власти стратегически важно, чтобы таких «тяжеловесов» туда ставить? Это повышение или понижение для него?
У нас ещё очень феодальное представление о власти: кажется, чем выше формальный статус, тем больше власти. При этом сама власть воспринимается как титулатура и как сокровище, над которым чахнут. Однако власть – это прежде всего набор инструментов, которые приходят в негодность, если их не использовать. Ещё важнее для власти навык превращать что-либо и, прямо скажем, кого-либо в инструмент (политик живёт совсем не по Канту.) Сурков прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что инструменты, которые действовали до декабря 2011 года либо отказали, либо видоизменили область применения. И прошедшие два года он использовал для того, чтобы найти новые. Решение сирийской проблемы и её влияние на то, что президент Путин впервые, пожалуй, с момента избрания на третий срок выглядит триумфатором, показывает, что сегодня, как никогда со времён холодной войны, рычагом для управления внутренней политикой является внешняя политика. Внутреннее определяется через внешнее. Особенно это касается сопредельных государств, непосредственных соседей России. Отрицая наше влияние или, наоборот, принимая его с подозрительной безоговорочностью, эти страны косвенно признают, что существует внутренняя политика в не только в национально-государственном, но в глобальном постсоветском понимании. Полагаю, Сурков будет играть именно на этом поле.
После назначения Суркова в СМИ появились сведения, что он может стать преемником Рамзана Кадырова на посту президента Чечни. Как следует относиться к подобным версиям? И вообще, каким образом может сложиться его карьера, ваш прогноз?
Сразу после отставки Суркова с поста вице-премьера с этим предложением выступил Рамзан Кадыров. Вряд ли у кого были сомнения относительно того, что это простое выражение кавказского этикета. Предложение, которое невозможно принять. Потом, в августе была версия о том, что Суркова прочат на место Хлопонина, курирующего весь Северный Кавказ в статусе вице-премьера. Сурков энергично отказывался от этой версии. Возможно, это была реакция на преждевременность предложения. Правильная реакция, ибо новоиспечённый помощник президента мог бы стать руководителем Кавказа при одном условии: если нынешний Кавказ будет в состоянии стать европейским Кавказом. По крайней мере, по стандартам современной Турции. Сейчас процесс только в начальной фазе. Но курс взят именно на европеизацию. Верное подтверждение тому – основная форма «мягкой силы», которой являются деньги, с такой щедростью распределяемые в кавказский регион.
Есть такой популярный образ Суркова как «серого кардинала», манипулятора, двигающего рычагами российской политики. Будет ли теперь этот образ работать?
Образ манипулятора и даже «великого комбинатора» от политики и дальше будет работать на Суркова. Но теперь он подчинён другим задачам. Фактически это задачи, связанные с реконструкцией «второго мира». «Второй мир» - это пространство глобальной России. Роль глобальной России до 1991 года играл СССР. Потом эта роль фактически была оставлена. Вплоть до Мюнхенской речи Путина в 2007 году госполитика была политикой провинциальной России. О глобальной России даже мало кто думал. Сегодня уже недостаточно просто думать. Нужно сделать так, чтобы процессы национально-государственного строительства, развернувшиеся не только на территории бывшего Советского Союза, но и в республиках самой РФ работали не против России как цивилизации, а на неё. Образ политического деятеля по отношению к этому вторичен. Главное, что «второй мир» перестал быть предметом благих пожеланий политологов. Теперь он включён в повестку дня реальной политики.
