Воспоминания о великой Победе. Деген Ион Лазаревич

«Инфокс» совместно с порталом «Я помню» запускает проект, приуроченный ко Дню Победы. Мы публикуем воспоминания ветеранов, чтобы лучше понять феномен Победы и того поколения, которое ее добыло.

Деген Ион Лазаревич родился 4 июня 1925, Могилёв-Подольский, Украинская ССР. Командир танка во 2-й отдельной гвардейской танковой бригады. После войны закончил медицинский институт по специальности врач-ортопед, доктор медицинских наук. В 1977 году уехал в Израиль.

В свою последнюю атаку 21 января 1945 я шел, крепко выпив. Это случилось на девятые сутки после начала общего наступления. Я не помню, что ел в первые восемь дней беспрерывного наступления в Пруссии в январе 1945. Может, съел несколько сухарей за все эти дни. Не помню... Мы были на грани полного физического истощения.

Единственное желание — спать. Ночью перед моим последним боем был сильный мороз. Мы околевали от холода. На рассвете меня вызвал комбат Дорош. Задание было гибельным, если не сказать преступным. Без поддержки артиллерии, без пехоты, без какого-либо взаимодействия с соседями — все на авось... И гвардии майор Дорош, наливая мне стакан водки, прятал свои глаза. Я не стал его ни о чём спрашивать. Мне все было ясно и без вопросов.

Пошел к экипажу. Проходил мимо кухни, и тут наш повар предложил мне стакан водки и котлету. Я выпил еще 200 грамм. Два стакана водки согрели меня. Утихла боль в раненой накануне осколком левой руке. Экипаж уже получил завтрак, и лобовой стрелок, расстелив брезент на снарядных чемоданах, разложил еду. У нас водка была не только пайковой. Механик разлил всем водку из «трофейного» бачка. И я выпил еще двести грамм. Когда меня ранило в лицо, кровь дико воняла водкой. Я подумал тогда, что если выживу, то больше никогда не буду пить эту гадость.

В летних боях почему-то именно ко мне бойцы подвели немецкого офицера-танкиста в звании гауптштурмфюрера. Из танкового батальона дивизии СС. Мне никто не давал полномочий допрашивать немца, но, мобилизовав все свои «обширные» знания в немецком языке, я стал беседовать с «коллегой по роду войск». Пленный офицер сказал, что он австриец, учился в свое время в Венском университете. Один из первых австрийских национал-социалистов. На мундире солидные ордена. Держался гордо, с достоинством, и даже не побоялся прочитать мне лекцию о том, что нет разницы между национал-социализмом и коммунистическими идеями, и что мы, по большому счету, — патроны из одной обоймы, и неважно, какого цвета химера, — красного или коричневого. Он добавил, что честным людям и евреям не будет места ни при каком строе: ни при коммунистическом, ни при фашистском.

Время от времени я хватался за пистолет. Но австриец только снисходительно улыбался. Грешен, у меня невольно возникла к нему симпатия. Я не стал в него стрелять. Приказал отвести его в штаб полка. Уже сделав несколько шагов, он вдруг остановился и сказал: «Лейтенант! Это вам от меня на память», — и протянул мне автоматическую ручку удивительной красоты: красную, с вкраплениями перламутра, с изящным золотым пером, с золотым кольцом вокруг колпачка и таким же держателем. Эта авторучка стала моим талисманом. В утро перед своей последней атакой я ее потерял.

Перед последним боем, 21 января 1945 года, мой командир орудия, большой балагур, весельчак и любитель выпить Захарья Загиддуллин, когда мы разливали водку, вдруг закрыл ладонью свою кружку и сурово сказал: «Я мусульманин. Перед смертью пить не буду». Никто ничего ему не сказал в ответ. Мы понимали, что он не шутит и не ошибается...

Я часто думаю о своем стреляющем Захарье Загиддулине. Мы воевали с ним в одном экипаже меньше трех месяцев, но успели стать родными людьми. Он прибыл ко мне во взвод в начале ноября 1944 года. Похожий внешне на огромного медведя, с головой невероятных размеров, на которой танкошлем с трудом помещался на макушке. Он был нашим «бравым солдатом Швейком».

Помню его доклад о прибытии: «Товарищ гвардии лейтенант! Доблестный сын татарского народа, гвардии старший сержант Захарья Калимулович Загиддуллин явился в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы! Вольно!». К нам он прибыл из запасного полка, куда попал после ранения и госпиталей. Это был феноменальный человек. Он стрелял из танкового орудия, как бог. Снайпер-виртуоз, иногда даже не верилось, что из танка стреляет простой паренек, а не фокусник или кто-то в этом роде. С первого выстрела он попадал в телеграфный столб на расстоянии 800 метров. Был неутомимым выдумщиком и рассказчиком, неизменно заканчивая очередной рассказ фразой: «Славяне, дайте закурить!» или другой дежурной тирадой — «Вот вернусь я в Аткарск с золотой Звездой Героя на груди». 21 января 1945-го мой друг Захарья погиб. Подбил немецкий «артштурм» в тот самый миг, когда «артштурм» выпустил болванку по нашему танку. Не знаю, были ли еще на войне подобные случаи.

Утром 21 января 1945 года, в 8:00, я получил по рации приказ на атаку и продублировал его экипажам. Все двенадцать машин завели моторы, и танкодесантники взобрались на корму машин. Открытым текстом скомандовал: «Вперед!». Никто не сдвинулся с места! Повторил команду, добавив с десяток крепких слов. Но машины с ревущими дизелями словно примерзли к земле.

Немцы открыли минометный огонь. Десантники спрыгнули с машин и попрятались за стеной конюшни. Я только представил на мгновение, что сейчас думают обо мне комбат с комбригом, которые, безусловно, слышат все, что творится в эфире, и видят исходные позиции сводной роты. Схватил ломик, выскочил из башни и побежал к ближайшим танкам. Люки у всех закупорены наглухо. Я колотил ломиком по люкам механиков-водителей, сопровождая каждый удар отборным матом. Между минными разрывами перебегал от машины к машине и колотил бесполезным ломиком по броне. Никакой реакции.

Я вернулся в свой танк, присоединил колодку шнура танкошлема, включил рацию и скомандовал: «Делай, как я!», Мой танк выскочил вперед. Успел заметить, что экипаж Федорова тоже рванул в атаку, а вот пошли ли остальные танки, я не успел увидеть...

В трехстах метрах мы нарвались на «старый», немецкий 75-мм «артштурм». Я интуитивно почувствовал опасность впереди справа и успел скомандовать: «Пушку вправо! По самоходке! Бронебойным! Огонь!». Еще заметил откат моей пушки, и тут страшный удар сокрушил мое лицо. Только подумал: «неужели взорвался собственный снаряд?» Могло ли мне тогда прийти в голову, что случилось невероятное, и два танка выстрелили друг в друга одновременно?

Моя кровь, пахнувшая водкой, заливала лицо. На снарядных «чемоданах» лежал окровавленный башнер. Лобовой стрелок застыл на своем сидении, вместо его головы я увидел кровавое месиво. И в это мгновение, Захарья простонал: «Лейтенант, ноги оторвало». Захарья каким-то образом удержался на своем сидении. Из большой дыры в окровавленной телогрейке вывалились кишки. Ног не было.

Не знаю, был ли он еще жив, когда, преодолевая невыносимую боль в лице, я пытался вытащить его из люка. Но по нам полоснула длинная автоматная очередь. Семь пуль впились в мои руки, и я выпустил безжизненное тело своего друга, спасшего меня от остальных пуль очереди... Чуть больше двух месяцев мы были с ним в одном экипаже и девять неполных дней в непрерывном бою. Небольшой промежуток для тех, кто не знает, что такое время на войне. Но это целая эпоха для тех, кому война отмеряла секунды в ударной танковой бригаде.

Смерть Захарьи Загиддулина и по сей день является для меня тяжелой утратой...Мой стреляющий упал в танк, а я на корму, на убитого десантника. Автоматы били метрах в сорока впереди танка. Не думая о боли, соскочил на землю и упал в окровавленный снег рядом с трупами двух мотострелков и опрокинутым станковым пулеметом. Я пытался отползти, но руки не слушались меня. Из трех пулевых отверстий на правом рукаве гимнастерке и четырех на левом сочилась кровь.

Вокруг танка стали рваться мины. И тут я почувствовал удар по ногам и нестерпимую боль в правом колене. Ну все, подумал, точно ноги оторвало. С трудом повернул голову и увидел, что ноги волочатся за мной. Не отсекло. Только перебило. Беспомощный и беззащитный я лежал между трупами десантников у левой гусеницы танка. Из немецкой траншеи, в сорока метрах от меня, отчетливо доносилась немецкая речь...

Я представил, что ожидает меня, когда я попаду в немецкие руки. Типичная внешность, на груди ордена и гвардейский значок, в кармане партбилет. Решил застрелиться. Надо было как-то повернуться на бок, чтобы просунуть правую руку под живот и вытащить пистолет из расстегнутой кобуры... Потом окоченевшими от холода, одеревеневшими пальцами снять пистолет с предохранителя. Каждое движение отдавалось невыносимой болью в голове и лице, хрустом отломков костей в перебитых руках и ногах...

И тут я вспомнил госпиталь. Постель. Подушка и простыни. Девять предыдущих суток я провел почти без сна. А в госпитале можно выспаться в постели... Потом я посчитал, что потерял сознание... Но ребята рассказали мне, что я даже подавал перебитой рукой команду танку Фёдорова, экипаж которого спас меня. Как я попал в санбат, помню смутно. А дальше начались госпитальные мытарства.

***

Портал «Я помню» — это уникальный сборник свидетельств ветеранов и участников Великой Отечественной войны. За почти 20 лет существования проекта командой проекта было опубликовано более двух с половиной тысяч интервью с участниками самого кровавого конфликта 20-го века. Общение со свидетелями гигантского исторического события, изменившего жизнь всего населения планеты позволило создать его мозаичное полотно, дополнить хранящиеся в архивах сухие документы живой эмоцией.