Воспоминания о великой Победе. Шиндер Михаил Львович

«Инфокс» совместно с порталом «Я помню» запускает проект, приуроченный ко Дню Победы. Мы публикуем воспоминания ветеранов, чтобы лучше понять феномен Победы и того поколения, которое ее добыло.

Шиндер Михаил Львович родился 26/9/1925 в городе Васильков Киевской области. Командир взвода разведки 941-го стрелкового полка 265 стрелковой дивизии.

Дивизиию ввели в бой из второго эшелона в последних числах апреля 1945-го, когда бои уже шли в центре Берлина. На Александерплац было расположено здание Берлинского управления полиции, и этот дом не могли взять двое суток. Два батальона штурмовали этот «полицейпрезидиум» и не продвинулись ни на шаг, понесли серьезные потери, только наши убитые на площади цепями лежали, да сгоревшие танки Т-34 стояли.

Вокруг сплошные развалины, авиация наша и союзников постарались в свое время.

Мой взвод находился в подвале, и кто из этого подвала в полный рост вышел — сразу покойник. Меня Максимов вызвал в штаб полка — «Даем тебе два ИС-2, бери своих разведчиков, ворвешься в здание полицейского управления и закрепишься. Начнешь с подвала, очистишь этажи, потом дойдешь до чердака и подожжешь его. Дашь этим сигнал, что здание захвачено». Я спустился в подвал к своему взводу — «Ну что, мальчики, пойдем. Нам задание дали». Добавили к нам двух химиков, для постановки дымзавесы, старшего лейтенанта-арткорректировщика, всего было в группе 36 человек. Подошли два ИСа, и ПНШ Дмитриев приказывает мне сажать бойцов на броню.

Я отказываюсь, и Дмитриев сразу поволок меня к Максимову, мол, посмотрите товарищ полковник, Шиндер приказ отказывается выполнять. Максимов — «Ты почему, сукин сын, отказываешься?!» Товарищ полковник, если я разведчиков на броню посажу, то одного «фауста» достаточно, чтобы сразу полвзвода перебило. Это же верная смерть. Пусть танки идут вперед, я прикроюсь броней, за вторым танком, и так подойду вплотную к зданию». В штабе полка присутствовал замкомдива полковник Булгаков, он потянул Максимова за китель и говорит — «Ты лейтенанта послушай, он дело говорит», и Максимов сменил гнев на милость — «Ладно, сукин сын, выполняй!». Мы пошли, а по нам шквальный огонь из автоматов и пулеметов. До здания оставалось метров сто, как подорвали передний танк. Я крикнул своим — «Все налево, в развалины!». Кинулись туда, спустились в подвал, нашли канализационный люк, спустились, и попали в тоннель, по которому можно было идти почти в полный рост. И выбрались мы из этого тоннеля уже в развалинах с тыльной здания управления полиции, от него нас отделяла улица, но она была пристреляна, и как только химики стали ставить дымзавесу, снайпера по нам открыли огонь. Двух бойцов стоявших по бокам от меня, сразу сразили разрывными пулями. Даю команду — «Вперед, за мной, по одному!», и побежал вперед. Перед нами такой заборчик, высотой меньше метра, мы через него перепрыгнули и оказались прямо под стеной здания. Видим дверь, я ее открыл, оттуда ни выстрела, все рванули туда, попадаем в подвал. Как только мы забежали, в подвале погас свет. Полная темнота, но у нескольких разведчиков были ручные фонарики, они стали светить передо мной. Стоят в подвале плотной толпой гражданские немцы, человек сто, а может чуть меньше, сразу поднимают руки вверх. Стоят как бы «амфитеатром», полукругом. Я спрашиваю по-немецки — «Где выход из подвала, где лестница наверх?!». Все молчат. Прямо передо мной жирный немец, в годах, я обращаюсь к нему — «Где первый выход наверх?», а он мне в ответ в лицо плюет. Я ему сразу финку в живот засунул, да еще провернул ее для верности, на пару раз. Толстяк за секунды «отошел в мир иной». Кричу Маняшину — «Дай очередь поверх голов!», он выстрелил из автомата, и все гражданские сразу упали на пол, а мы увидели просвет за их спинами, лестница наверх. И начали брать здание. В каждую комнату кидаешь гранату, даешь очередь из автомата, проверка, есть кто живой, и двигаемся дальше. В ответ немцы стреляют по нам из автоматов и пулеметов, кидают гранаты, по лестничному пролету бьют из «фаустпатрона», все вокруг горит. Уже второй этаж взяли, и мне Касюк показывает глазами на разбитое окно — по канату вниз снаружи, во внутренний «дворик-колодец» спускаются немцы, почему-то запомнились их начищенные сапоги. Стрелять не стали, только кричу одному из разведчиков — «Петька, возьми еще кого-нибудь, принимай их внизу! Бери живьем!». На третьем этаже сопротивление немцев закончилось и поджигать здание мы не стали... Осталось нас из 36 человек только девять, но двое тяжелораненых. Остальные убиты, ведь весь бой шел в упор... Мне осколок гранаты попал в голову, я думал, что он прошел по касательной, (а потом в госпитале выяснилось, что он срезал кусок кости, и вмял теменную кость внутрь), кровь шла не останавливаясь. Каски у нас никто никогда не носил...

Я спустился во дворик, а там Маняшин держит под прицелом свой «улов» — восемь офицеров, всех тех, кто по кананту пытался спуститься с третьего этажа и сбежать. Все офицеры холеные, здоровые, да еще эти сапоги блестящие.... А у меня почти весь взвод побило... И тут на меня «нашло», я выстроил этих офицеров в ряд и всех лично застрелил... Сзади, уже перебежав через площадь, в здание и внутренний двор вбегали наши солдаты из стрелковых частей, а мы, семь человек, оставшиеся на ногах, смотрели на убитых немцев, и не могли до конца осознать всю боль и тяжесть потери своих товарищей-разведчиков в последнем бою. Вот, посмотрите, фотография, на ней все семь бойцов моего взвода оставшихся в живых. Прошло некоторое время, и у меня из-за этого ранения в голову началось гнойное воспаление мозговых оболочек, меня отвезли в госпиталь, и врачи спасли от смерти, но пролежал я в госпитале несколько месяцев.

***

Портал «Я помню» — это уникальный сборник свидетельств ветеранов и участников Великой Отечественной войны. За почти 20 лет существования проекта командой проекта было опубликовано более двух с половиной тысяч интервью с участниками самого кровавого конфликта 20-го века. Общение со свидетелями гигантского исторического события, изменившего жизнь всего населения планеты позволило создать его мозаичное полотно, дополнить хранящиеся в архивах сухие документы живой эмоцией.