Алла Демидова вписала «Демона» в Серебряный век

Коонен без Таирова

Выступать с поэтическими концертами Алла Демидова начала, еще работая в театре Юрия Любимова. Была на «Таганке» такая форма встречи со зрителем -- «В поисках жанра»: Высоцкий пел, кто-то рассказывал байки, а Демидова читала стихи. Причем жанр поэтических представлений родился (вернее, возродился вместе с хрущевской «оттепелью») именно на «Таганке». В конце 80-х Демидова стала первой исполнительницей запрещенного в советское время «Реквиема» Ахматовой и стихов «невозвращенца» Бродского. После сыграла «Федру» -- написанную в стихах, сложную для восприятия пьесу Цветаевой, поставленную Романом Виктюком.

Ее поэтический театр продолжился в «Школе драматического искусства» у Анатолия Васильева, где она сыграла в спектакле «Дон Жуан, или Каменный гость и другие стихи Пушкина». Васильев же был одним из советчиков, когда Демидова -- тоже впервые -- исполнила ахматовскую «Поэму без героя» в сопровождении оркестра Евгения Колобова. После было содружество с греческим режиссером Теодором Терзопулосом, у которого Демидова, среди прочих ролей, исполняла монологи античных героинь, переложенные поэтами Серебряного века (спектакль назывался «Tristia»).

Постепенно она осталась в одиночестве: с «Таганки» ушла, уступив дорогу молодым. Колобова не стало. Лишившийся помещения на «Поварской» Васильев уехал. В общем, актриса уникального на сегодняшний день масштаба теперь сама себе режиссер. «Этой Коонен нужен свой Таиров», -- написал кто-то из критиков.

Вымирающий жанр

«Демона» Демидова прочла впервые прошлой весной -- в спектакле, поставленном для нее Кириллом Серебренниковым. Текст сопровождался пластическими этюдами группы Liquid theatre, необычной музыкой в исполнении ансамбля Марка Пекарского. За спиной актрисы, читающей поэму, то и дело расцветали причудливые видеоинсталляции. Повторить тот спектакль нельзя -- супердорогой проект входил в рекламную компанию фирмы Nokia. И теперь Демидова читает «Демона» одна.

Вместо традиционной музыки из оперы Рубинштейна звучит современный авангард. Надо сказать, и все представление оказалось авангардным, хотя кроме актрисы, стоящей за нотным пюпитром (на нем -- текст), на сцене ничего и никого не было. Демидова читает в импрессионистической манере, временами подкупая зрителя таинственными, почти сказочными интонациями, иногда пользуясь резкими, сегодняшними красками: поединок Демона с Ангелом в ее описании кажется сценой из фэнтези. Голос постоянно меняется: с высокого, по-детски удивленного (Тамара) до охрипшего от бешенства (Демон) и печально-философского (Автор). Одним жестом она намечает танец -- последний танец Тамары, прощающейся с девичеством. Ее движения столь же пластичны, как и голос, которым она способна передать бездны сладострастия, распахивающиеся в черной душе Демона; сладость и горечь соблазна и сарказм, с которым Лермонтов описывает высокогорное кладбище, построенное каким-то знатным грешником: «Как будто ближе к небесам -- теплей посмертное жилище?..»

Лермонтова, в разные эпохи звучащего чрезвычайно современно, филологи часто называют предтечей Серебряного века. И не удивительно, что после поэтов ХХ века Демидова, с дотошностью ученого разбирающаяся в стихах Блока, Цветаевой или Ахматовой, взялась за «Демона». Удивительно другое. Жанр литературного чтения моден сейчас на Западе: в Париже Патрис Шеро читает Достоевского; в Нью-Йорке публика способна несколько вечеров подряд слушать чтение романов Толстого; немец Петер Штайн объехал всю Европу с исполнением «Фауста» (этой осенью, кстати, заезжал и к нам). У нас же этот жанр считается уделом заштатных артистов Москонцерта, послушать которых собираются одинокие старушки.

Беда в том, что личностей такого масштаба и культуры, как Демидова, мало. На сольные выступления они отваживаются нечасто. Русский театр, славившийся актерами-властителями дум, уверенно сдает позиции. В каком-то смысле этому поспособствовал весь ХХ век -- век режиссуры, развративший актера: как бы тот ни играл, режиссер всегда прикроет -- придумает мизансцену, микширующую все его проколы. Да и зрители, отправляясь в театр, ждут не чудес перевоплощения, а необычной режиссерской концепции, новой трактовки старого сюжета и так далее. Словом, самодостаточная актерская игра на сегодня -- такой же вымирающий и нерентабельный труд, как и любая ручная работа. Зачем, собственно, нужны все эти глубины проникновения в образ и умение одним взглядом держать огромный зал, если их можно заменить эффектнейшей мизансценой?

Ну хорошо, а разве в Европе по-другому? Почти так же, но менее безнадежно. И большие актеры, отваживающиеся на сольные литературные чтения, верное тому подтверждение. И там в театре происходит кризис -- исчерпанность старых и нехватка свежих идей. Но, как и в экономике, весь российский горький опыт свидетельствует: что для Европы лишь временное затруднение, то для нас может обернуться затяжной разрухой.