Железнодорожный путь к себе

Ученик мастера

Олега Юмова, ученика Сергея Женовача, можно запросто обвинить в эпигонстве. Два года назад Женовач поставил в своей Студии театрального искусства рассказ Платонова «Река Потудань». И вот теперь Юмов тоже обратился к Платонову, выбрав для постановки в новосибирском театре «Глобус» рассказ Платонова «Возвращение». Женовач поместил героев «Потудани» в маленькое тесное пространство, постепенно и неспешно приучая зрителя к шершавому, непривычному строю платоновского письма. Юмов поступает так же.

Однако на этом подражание учителю кончается. Собственно, никакого подражания и нет: подход к работе Юмов у Женовача перенял, а все остальное – свое. Вместе с компанией артистов «Глобуса» он сочинил спектакль, так точно сыгранный и идеально слаженный, что напоминает музыкальное произведение. Короткий, исполненный без фальши этюд о войне.

Отвоевав четыре года, гвардии капитан Иванов (Павел Харин) демобилизовался и ждет поезда, чтобы ехать домой, к жене и детям. Поезда все нет. Чтобы не пасть духом, Иванов коротает время с юной Машей (Нина Квасова), «дочерью пространщика».

Художница Мария Вольская соорудила в пространстве малой сцены рельсы, по которым вышагивает продрогшая Маша, то и дело выуживая из вещевого мешка довоенную игрушку, заводную куклу-балеринку. Тут же, в метре от нее примостился на дрезине пожилой путевой обходчик, в будке которого живет канарейка.

Канарейка, чирикающая на морозе, и механическая балеринка, выделывающая свои па на рельсах – последние приметы давно утраченного героями быта. Вся жизнь у них теперь – на рельсах. Если присмотреться, дом Иванова – комнатка с печкой, в которой ждут его жена и дети, тоже сооружен на рельсах, а дрезина обходчика становится кроватью.

Не доехав до дома и сойдя с поезда вместе с Машей, Иванов провел с девушкой три дня. Эти три дня режиссер превращает в сплошной вальс. Начав его в телогрейке и громадных валенках, Маша постепенно раздевается до рубашки – так и провожает Иванова, уговаривая поскорее забыть ее навсегда.

Возвращение к себе

«Любовь Васильевна, жена Иванова, три дня подряд выходила ко всем поездам, что прибывали с запада. Она отпрашивалась с работы, не выполняла нормы и по ночам не спала от радости», - играющая Любу Елена Гофф произносит текст так измученно и радостно поглядывая в зал, словно муж может появиться прямо из гущи зрителей.

В тылу родные Иванова страдали не меньше, а может, больше, но себялюбивый Иванов об этом, видно, не задумывался – эту платоновскую мысль режиссер воплощает через актеров. Прекрасные глаза, впалые щеки, заострившийся нос, тонкий, свежий голос и стыдливость, с которой Люба встречает мужа, делают ее похожей на до срока постаревшую девочку. А вот 12-летний Петруша за войну стал похож на маленького старичка – взрослый актер Денис Васьков каким-то образом превращается в маленького, сгорбленного и чрезвычайного хозяйственного пацаненка. На лихорадочную деловитость, с которой Петруша топит печь и командует крохой-сестрой (ее играет семилетняя девочка), больно смотреть. Когда среди ночи Иванов, все еще грезящий Машей, уличает жену в измене, Петруша, как бы сконцентрировав на себе то напряжение, что копилось весь вечер, вдруг с плачем выплескивает монолог о каком-то одноруком продавце Харитоне и его шалаве-Анюте. И есть в этом монологе такая ранняя горькая мудрость и надорванность, каких в театре не услышишь – только в жизни.

«Что-то мешало Иванову чувствовать возвращение всем сердцем», - пишет Платонов. Олег Юмов исследует это «что-то» с пристальностью врача. «Возвращение» – это ведь не только возвращение с войны, это возвращение к себе, к собственной, не искореженной войной душе, к устоям мирной жизни. Этот долгий путь режиссеру удается воплотить так, что зал постепенно начинает дышать в унисон с актерами. В финале актер Павел Харин, отстранившись от образа, рассказывает, как Иванов решил бросить оказавшуюся чужой семью – сел в вагон, потом увидел из тамбура двух детей, бегущих к насыпи, падающих, снова бегущих, но все больше отстающих от поезда, узнал их, взял мешок и спрыгнул с подножки. А в конце выносит своему герою жесткий платоновский диагноз: «Прежде он чувствовал другую жизнь через преграду самолюбия и собственного интереса, а теперь внезапно коснулся ее обнажившимся сердцем».

В зале стоит полная тишина - публика долго приходит в себя и не решается аплодировать.