Осенний марафон для узников концлагеря
Над чем смеются пережившие Холокост, рассказывают со сцены «Современника». Там вышел спектакль «Враги: история любви». Роман Исаака Башевиса-Зингера адаптировал для сцены создатель израильского театра «Гешер» Евгений Арье.
Дьявольские шутки
«Надпись при входе в газовую камеру: осторожно, высокие ступени!» Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса-Зингера напоминает сборник философских притч, иллюстрациями к которому служат судьбы персонажей, то и дело задумывающихся о том, кто и зачем шутит над ними такие дьявольские шутки.
Герман Бродер -- польский еврей, переехавший после войны в Америку. Бывший философ и книгочей, он, пережив Холокост, разочаровался в науке и почти утратил веру в Бога. Герман торгует книгами, ездит к любовнице, ссорится с женой и почти подсознательно присматривает себе убежище на тот случай, если нацисты займут Нью-Йорк.
Психологи утверждают: те, кто видел смерть других, сами склонны к самоубийству. Спустя десятилетие после войны герои Зингера одержимы манией суицида. Раз и навсегда уставший, жадно засматривающийся на еду, но давно утративший аппетит, Герман воскресает только в объятиях любовницы, которая, впрочем, перенесла куда больше, чем он. Его три года подряд прятала в сене польская крестьянка, а она провела войну в лагерях и теперь ошарашивает Германа заявлениями о том, что Бог ест человечину: «Если бы ты видел то, что видела я, ты бы понимал, что Бог любит убивать».
Эти жутковатые подробности Зингеру удается сочетать с мелодраматическим сюжетом – лихости его интриги позавидовали бы голливудские сценаристы (в 1989-м роман был экранизирован Полом Мазурски), а тонкому знанию психологии – русские классики.
Евгению Арье и писателю Рои Хэну, переложившим роман для сцены, удалось сохранить баланс между мелодрамой, фарсом и философией, и придать действию такой динамизм, что спектакль смотрится почти как детектив: не читавший роман русский зритель безуспешно пытается просчитать следующий поворот сюжета. По ходу действия любовный треугольник трансформируется в квадрат: сгинувшая в концлагере Тамара, первая жена Германа, оказывается из тех, кого в песне Высоцкого называют «недострелёнными». Она является к бывшему мужу, до смерти напугав его вторую жену – свою бывшую прислугу, ту самую, что рискуя собой, прятала Германа в сене. Утонченная Маша (Чулпан Хаматова) и малограмотная Ядвига (Алена Бабенко) одновременно беременеют, а Герман изменяет им с бывшей женой, выясняя, были ли у нее в лагере любовники…
Вихрь душевных травм
Актеры, а главное, актрисы «Современника», к которым в этом спектакле примкнула Евгения Симонова, остроумны и не сентиментальны. Чулпан Хаматова делает свою Машу красивым подранком, чье судорожное веселье и хрипловатый смех могут каждую секунду обернуться безумием. Алена Бабенко подчеркивает контраст кокетливой внешности, журчащего голоска и беззаветной преданности крестьянки, воспринимающей замужество как следование божьему пути. Евгении же Симоновой в роли Тамары удается заявить целую тему – ее истерзанной жизнью героине удается возвыситься до почти библейской мудрости. В финале, навсегда утратив Германа, она помогает Ядвиге растить ребенка и объявляет раввину, что если и выйдет вновь замуж, то только в следующей жизни – и только за Германа.
Режиссура Евгения Арье, может, и показалась бы слегка архаичной, но ее удачно дополняют декорации Семена Пастуха. Подсвеченный синим экран и проносящиеся из стороны в сторону черные ширмы создают ощущение почти киношной смены кадров. Так что вся эта горькая смесь из любви, смерти и почти несовместимых с жизнью душевных травм играется вихрем. Раздаются непонятные звонки. По авансцене сама собой движется телефонная будка, а в глубине мелькает лодочка – то с погибшими детьми Германа, то с матерью Маши, анекдотично удивляющейся собственной смерти. На той же лодке вполне живой Герман вывозит Машу на пленэр.
На редкость убедительный в амплуа интеллигента, Сергей Юшкевич играет вариацию на тему героя «Осеннего марафона» -- недотепы, уставшего от вранья и не способного быть счастливым. Только вот коллизии вокруг Германа куда острее, а вопросы, которые он задает себе и Богу, к сожалению, не имеют ответа.