Что чувствует и чем живет обыкновенный, среднестатистический артист рассказывает «Седрик Андриё». Спектакль открыл десятый по счету фестиваль современного танца ЦЕХ, который проходит в Москве.
Перед спектаклем «Седрик Андриё» в холле Театрального центра на Страстном было не протолкнуться, а к рядам партера пришлось поставить дополнительные стулья. Постановщик спектакля Жером Бель не относится ни к одному течению современного французского танца. Наверное, ближе всего он к Филиппу Декуфле, с которым, кстати, работал вместе на открытии зимних олимпийских игр в Альбервилле. Беля, как и Декуфле, больше интересует перформанс, нежели хореография, хотя перформансы выходят у него не такими уж зрелищными и довольно противными.
Бездарный клоун или гений
Получив неплохое образование в области современного танца и проработав у известных французских хореографов (Прельжокаж, Ларрье, Обадия), Бель начал изучение природы перформанса, и с 1994 года работает в этом направлении. Один из первых его опытов был во всех смыслах отталкивающим: два не слишком красивых обнаженных тела (Бель предпочитает называть танцовщиц телами) чего только не вытворяли на сцене: рассматривали в зеркале свои пупки, щипали за грудь, выводили слова слюной на стекле. Зрелище было, конечно, смелое, но довольно гадкое. Позднее Бель начал разрабатывать разные забавные идеи, забыв напрочь о хореографии. В одном из его представлений молекулярный биолог Ксавье Ле Рой рассказывал со сцены о каких-то формулах, и в его словах не было практически ни одного слова, понятного простому зрителю, но зато в процессе Ксавье буквально завязывался узлом, демонстрируя невероятные возможности своего тела.
В Show must go on Бель брал популярные песни и просил артистов действовать на сцене, следуя только названию песни. Понятно, что хореографии тут нет, есть просто забавная идея, причем скорее для этюда, а не для спектакля. В общем, с некоторых пор французы стали воспринимать Беля либо как клоуна, который от недостатка таланта занимается всякой ерундой, либо наоборот как гения, опередившего эпоху. Не даром Анжелен Прельжокаж, признанный мэтр французского современного танца, называет своими кумирами «двух Жеромов - Беля и Роббинса».
65-я у воды
Спектакль «Седрик Андриё», показанный на открытии ЦЕХа, назван так по имени исполнителя. Цикл, в который входит этот спектакль, можно считать самым тонким и трогательным в творчестве Беля на сегодняшний день. В 2004 году на сцену Парижской оперы вышла рыжая девушка, похожая чем-то на Изабель Юппер. Она представилась артисткой кордебалета Вероник Дуано и сообщила, что сегодня ее последний спектакль на этой сцене и в этом статусе. Завтра она уходит на пенсию. Этот спектакль прошел всего два раза потому, что была важна сила момента. Его играла артистка, которая всегда была «65-я у воды», а тут, напоследок, ей дали часовое сольное выступление на сцене Парижской оперы. Она рассказывала (да-да, не танцевала, а рассказывала) о своей жизни и карьере. Речь перемежалась фрагментами того, что балерина исполняла в театре – скажем, па-де-де из Лебединого, где ее партия заключалась в том, чтобы на протяжении нескольких минут застыть в одной позе. Танцевала она и то, что ей так и не доверили, например, партию Жизели. Это было очень трогательно, поскольку рассказ шел не о жизни какой-нибудь прославленной Сильви Гиллем, а о никому не известной артистке кордебалета, которая в своей карьере никогда не поднималась выше вариаций «троечек».
Бедный Седрик
Седрик Андриё продолжает тему. На этот раз речь идет о не слишком одаренном танцовщике с плохой стопой, которого в танец привела любовь к сериалу «Слава». Ему 33 года, и он рассказывает нам свою историю, выйдя на сцену в обычных трениках, футболке, со спортивной сумкой и бутылкой воды. Еще одну обыкновенную историю среднестатистического артиста. Впрочем, ее «обыкновенность» несколько надуманна. Волею судеб Андриё удалось попасть в труппу великого американца Мерса Каннингема, у которого он работал восемь лет. Седрик, осознающий свою бесталанность, он тоже сопровождает свою историю хореографическими фрагментами. Любой знаток балета, глядя на исполнение ежедневного класса Каннингема, где сам Седрик стоял в самой последней линии справа, чувствует себя маленьким ребенком, которому впервые привезли из Америки настоящую жевательную резинку. Обычно во время спектакля мы не задумываемся о том, сколько часов артист тратит на репетиции и занятия у станка - мы наслаждаемся только результатом. А Седрик показал, как это - репетировать с Каннингемом, как строился их рабочий день, что они делали и в каком порядке. Теперь мы, например, знаем, что великий Мерс сидел всегда в правом углу зала и никогда не критиковал спектакли.
Карьера Седрика не закончилась Каннингемом. Как любой танцовщик, он прекрасно понимал, что перед тем, как уйти на пенсию, нужно попробовать себя в работе с другими хореографами. Последние три года он провел в Лионской опере, мекке экспериментаторов, постепенно превращающихся в классиков. Ближе к финалу Седрик показывает кусок из «более легкой» Триши Браун, и отрывок из Show must go on Беля, где под песню «Every breath you take I’ll be watching you» он в течение четырех минут внимательно осматривает толпу, иногда стеснительно улыбаясь. Для танцовщика это весьма необычный опыт: не танцевать, а смотреть.
Весь спектакль полон юмора и самоиронии. Андриё признается, что попал в свою первую американскую труппу из-за влюбленности в одного артиста. Он говорит, как ненавидел костюмы Кеннингема – «юнитарды», в которых тело представлено таким, какое есть. Рассказывает, как его бабушка, побывав на спектакле, посоветовала сказать Мерсу, что музыка - совершенно никудышная, и над ней надо поработать. В итоге вся карьера этого обыкновенного танцовщика, стоящего в правом углу задней линии, оказывается результатом случайного везения, побегом от безденежья или погоней за любовью.
