Порок в своем отечестве

Два в одном

В названии «Мера за меру» читается библейский смысл – «не судите и не судимы будете». Сюжет у пьесы трагический, но в финале Шекспир, словно передумав, «пришил» к ней хеппи-энд. Не удивительно, что ставили «Меру за мерой» мало даже при жизни автора. Мало ставят и сегодня. Но Юрий Бутусов и прежде не искал легких путей. На счету этого режиссера - «Гамлет» в МХТ, где бывшие «менты» Трухин (Гамлет), Хабенский (Клавдий) и Пореченков (Полоний) разыгрывают историю дворовых пацанов, одного из которых судьба сделала благородным принцем, другого - подлым убийцей, а третьего – «шестеркой», пытающейся угодить обоим. Необычным вышел у Бутусова и «Король Лир», которого Константин Райкин сыграл бодрым, охочим до сальных шуток, затеявшим весь сыр-бор с передачей власти лишь для того, чтобы проверить: выдержат ли дочери такое искушение. Дочери, сами того не замечая, становятся злодейками, а зритель сперва хохочет, а потом замирает от ужаса.

«Мера за меру», насчет которой шекспироведы до сих пор спорят, считать ее трагедией или комедией, создана будто специально для Бутусова. Речь в пьесе о справедливом венском герцоге Винченцо и его порочном наместнике Анджело.

Завязка – отъезд герцога, который передает полномочия вельможе Анджело. Решив бороться с царящим в городе развратом, Анджело велит казнить повесу Клавдио, не успевшего жениться прежде, чем у его возлюбленной вырос живот. Сестра Клавдио Изабелла ради спасения брата покидает монастырь, где собиралась принять постриг. И тут выясняется, что казнь отменят, если она станет любовницей Анджело. Борьба за чистоту нравов грозит обернуться чудовищным пороком, но, к счастью, герцог не уехал, а всего лишь переоделся монахом, тайно наблюдая за всем, что вытворяют подданные.

В спектакле Бутусова и герцога, и Анджело играет один актер – Сергей Епишев. Причем режиссер так до конца и не поясняет, действительно ли это один персонаж, принимающий разные обличья, или два, очень похожих с виду.

В прологе одетый в белый костюм герцог печально наблюдает за тем, как сцену закидывают всяким хламом – пластиковыми бутылками, коробками, сломанной мебелью (сценограф спектакля – Александр Орлов). Решение покинуть подданных рождается словно в ответ на ту свалку, которую им за пару минут удается устроить на пустом и гулком пространстве Вахтанговской сцены. После чего герцог исчезает, а его место занимает точно такой же господин, только одетый в черное.

О любви к цветам

Рост Сергея Епишева превышает два метра, так что каждый его выход на сцену, это уже - событие. Анджело он играет нервным клерком, чьи длиннющие пальцы сами собой складываются в крючья для пыток, тело не может держаться прямо и норовит согнуться набок, а лицо то и дело передергивает брезгливая судорога. Черты расправляются, лишь когда Анджело ухаживает за своими комнатными цветами – такими же сухими и искореженными, как и их хозяин.

Герцог в исполнении Епишева невозмутим, его черты спокойны, а движения размеренны. Однако, как часто бывает в театре, филигранно сыграв злодея, актер так до конца и не нашел образ рыцаря. В этом, правда, его винить не стоит – режиссер намеренно оставляет образ герцога до конца не прорисованным. В финале он преподносит зрителю неожиданный сюрприз. У Шекспира, восстановив справедливость, герцог велит всем жениться, не забыв и о себе – и предлагает руку Изабелле.

Бутусов вымарывает из пьесы сцены, в которых подданные раскрывают козни Анджело – о них герцогу рассказывает Изабелла, вновь оказавшаяся за тем же длинным столом, где прежде молила наместника спасти брата. Анджело в ответ требовал тайного свидания, и чуть было не лишил девушку невинности прямо во время аудиенции. В финале спектакля мизансцена повторяется, только теперь уже герцог преследует отчаянно сопротивляющуюся жертву и заваливает ее на стол, чтобы предложить руку и сердце.

Так до конца и не ясно, то ли герцог – такой же злодей, то ли ханже Изабелле насилие мерещится даже в предложении брака. Словом, речь в спектакле о несовершенстве и неисправимости человеческой природы. Эту нехитрую мысль актеры Вахтанговского, прошедшие школу Римаса Туминаса и прекрасно владеющие гротеском, воплощают ярко и остроумно. А то, что некоторые сцены как будто недостроены и словно нарочно затянуты, следует, видимо, отнести на счет все того же человеческого несовершенства. Ведь чувство меры не земного, а божественного происхождения. Как сказано в одном старом стихотворении, «ущерб, перехлест везде. А мера – только у Бога».