Говорит и показывает Валерия Гай Германика

«Серьезно говорить о серьезном сейчас сложно, пафос пугает зрителя», -- рассуждает в программке режиссер Марат Гацалов. Тот самый Гацалов, который вместе с Михаилом Угаровым поставил пьесу Павла Пряжко «Жизнь удалась» -- спектакль, почти целиком состоящий из ненормативной лексики и удостоенный спецприза «Золотой маски» с формулировкой: «За смелость и точность художественного диагноза языковой реальности, в которой живет Россия». В «Жизнь удалась» использовался тот же прием, что и в «Приходе тела»: сначала четыре вполне интеллигентных молодых актера с любопытством естествоиспытателей примеряли на себя роли тупых провинциалов, изъясняющихся с помощью мата и междометий, а потом маски прирастали.

Тебя убили, а ты не воруй

В «Приходе тела» дистанция между исполнителями и героями еще больше. Надрывный сюжет превращен в киносъемку, которой руководит автор сериала «Школа» Валерия Гай Германика. Но тут, к сожалению, и кроется неудача.

Текст (Олег и Владимир Пресняковы написали его еще в 2000-м, но за пьесу никто не брался) сделан, как всегда, отменно. Ужасы российской глубинки сгущены до того, что от депрессии читателя может спасти только истерический смех. Сперва семилетнюю Настеньку забивает до смерти отец, потом сажает труп на кровать, откуда ее скидывает вернувшаяся с работы мать -- за то, что девочка не хочет помочь ей разобрать сумки с продуктами. Решив, что это она убила девочку, и сдав труп милиционеру, мать наутро является отбывать срок. Но следователь заявляет, что на трупе девочки обнаружены следы насилия, результаты анализа спермы не совпадают с анализом спермы отца, так что родители Настеньки вне подозрений. Самое досадное, что ангелы, слетевшиеся за девочкой в морг, оказываются склочными тупицами и никак не могут решить, куда ее следует отправить. В рай, говорят, нельзя, поскольку тело осквернено, а ада она вроде не заслужила. Тогда Настеньку решают отпустить на побывку домой. Если за час она не совершит ни одного греха, ее, так и быть, заберут на небо. Но родители, предавшиеся с горя звериному сексу, не слишком рады приходу посиневшей девочки, а тут еще является учитель, который, ничуть не смущаясь присутствием живого трупа, жалуется, что Настенька шарила по чужим карманам...

Дефицитная нагрузка

Актеры, как и положено в новой драме, сперва неотличимы от людей с улицы. Быстро перетаскивают реквизит, сооружая на крошечной сцене Центра драматургии подобие съемочной площадки. Задник заменяет большой экран, на который проецируются полинялые обои, старый коврик, окно, за которым стена противоположного дома. У столика пьет пиво папа Жорж (Виктор Костровский). На кровати, заваленной тряпьем, муляж, заменяющий Настеньку. Ассистенты проверяют реквизит. На сцену феей выпархивает Валерия Гай Германика в белых шортах и черных гольфах. Она произносит все авторские ремарки, которые по замыслу Гацалова превращаются в замечания режиссера на съемочной площадке.

Выглядит Германика стильно. Этакий уменьшенный (Валерия Гай небольшого роста и тщедушного сложения) гибрид Ренаты Литвиновой и Ксении Собчак. От Литвиновой -- прихотливо-капризные интонации: «Актер, станьте на точку! Молчите, я сейчас придумаю, как вас снимать… Погнали!.. Стоп!.. Божественно, гениально!..» От Собчак -- выражение лица, длинные локоны и плебейские смешки. А уж манера руководить съемкой, почесывая наманикюренным пальчиком спину и поглаживая свои тоненькие скрещенные ножки, вытянутые на соседнем кресле, это копирайт самой Валерии Гай.

Во всех этих тщательно выверенных эпатажных жестах и интонациях, поверьте, есть что-то смачное. Это тоже своего рода шоу, и довольно занятное. Но оно сильно отвлекает от происходящего на сцене.

На фоне извивов и изломов Германики остроумные и точные решения, придуманные Маратом Гацаловым, вроде сцены в троллейбусе, где стихийно восставший народ душит и грабит провонявшую мочой кондукторшу, меркнут и блекнут. И артисты -- отличные, кстати, артисты -- тоже теряются. В итоге главными действующими лицами становятся гипсовый муляж, изображающий Настеньку, и Валерия Гай Германика.

Вероятно, Марат Гацалов хотел спровоцировать публику, наглядно доказав, как сказано в программке, что зрительское восприятие атрофируется: медийное лицо оказывается нам куда важнее остроумно и точно разыгранного трэша. Но получилось как-то странно. Как в советском продуктовом заказе, где дефицитную красную икру обязательно уравновешивала банка кильки. Не совсем, правда, ясно, кого в данном случае считать этой самой продуктовой нагрузкой, спектакль по пьесе Пресняковых или автора сериала «Школа».