Русский капитализм в эпоху всеобщей моторизации

В истории театра есть немало примеров, когда дата премьеры почти совпадает с датой ухода режиссера. Великий Вахтангов, например, так и не побывал на премьере своей «Принцессы Турандот»: в этот день он уже не мог встать, жить оставалось несколько месяцев, но он по-прежнему принимал участие во всем, что происходило в его студии. Так бывает с настоящими Рыцарями театра. Роман Козак был одним из них.

Наши русские тартальи

«Я всегда побаивался Островского: не понимал, как произносить со сцены этот текст, чтобы сохранить заложенную в нем музыку, но чтобы речь осталась живой и естественной. А год назад вдруг понял: Островский -- это русская комедия дель арте. Человеческие типы, запечатленные в его пьесах, -- наши русские Тартальи, Панталоне и Бригеллы», -- признавался режиссер в интервью.

Собственно, маски наподобие венецианских мелькают в его спектакле всего на несколько секунд. И вносят ощущение тревоги, ведь к веселью Венецианского карнавала всегда подмешивается ощущение смерти, подстерегающей где-то рядом. Но это только мгновения. Все остальное время на сцене царит дух озорства, бесшабашной игры и остроумных аллюзий. Бизнесмены, а точнее, шулеры старшего поколения -- Кучумов (Николай Фоменко), Глумов (Борис Дьяченко) и Телятев (Виктор Вержбицкий) похожи на сильно потрепанных Портоса, Атоса и Арамиса. Они наперебой расхваливают друг другу кулебяку, которой довелось закусить у знакомого купца -- на халяву, как сказали бы сегодня. Распевают куплеты о Страшном суде, разъезжают по сцене на самокатах, обжираются сладкой ватой и дурачат светскую бесприданницу Лидию Чебоксарову.

Провинциальный предприниматель Савва Васильков (чтобы подчеркнуть его отличие от прочих персонажей, режиссер позвал на эту роль Ивана Урганта) -- человек иной формации. Он одет в костюм летчика, имеет пропеллер, как у Карлсона, не хочет спекулировать и твердо намерен не выходить из бюджета, даже когда речь идет о любви. Увидев Лидию (Александра Урсуляк), он для полноты счастья чинит забившийся в парке фонтан. А потом, окрученный и одураченный алчной красоткой, упрямо пытается своротить проклятый фонтан с места -- и открывает месторождение нефти. Такая вот метафора честного бизнеса…

Плюс моторизация всей страны

Художник Игорь Попов -- знаменитый соавтор постановок Анатолия Васильева -- перемешал на сцене классицизм с китчем. В будуар Лидии в доме Чебоксаровых ведет классическая арка, завешанная красным бархатом. Сама героиня возлежит на античном ложе среди золоченых подушек. И она, и маменька (Вера Алентова) одеты в костюмы эпохи модерн, а их карета больше напоминает сдвоенный велосипед. Вообще каждый из персонажей передвигается по сцене весьма оригинальным образом, ведь речь идет об эпохе всеобщей моторизации. Изъясняются герои на редкость современно, хотя к тексту Островского добавлены разве что романсы на стихи Алексея Хвостенко (культовый бард-шестидесятник, чью песню Козак когда-то использовал в своем спектакле «Елизавета Бам на елке у Ивановых»). Эти романсы принимаются петь влюбленные в Лидию мужчины, когда говорить становится невмоготу. Поют они в сопровождении пианино, в роли тапера выступает композитор Евгений Борец.

Собранные вместе, все эти черточки разных эпох образуют тот редкий тип постановки, когда режиссеру удается высказаться о дне сегодняшнем, избежав вульгарного осовременивания и при этом сохранив аромат классики. Вообще «Бешеные деньги» -- почти уникальный случай, когда спектакль может быть интересен и тинейджерам, и домохозяйкам, и тем, кто зарабатывает бешеные деньги, и даже высоколобой интеллигенции (если эта прослойка в нашу эпоху бешеных денег еще существует). Собственно, такой театр и строил Роман Козак, придя в 2001 году на пост худрука в Пушкинский. И только очень горько, что в карьере режиссера этот светлый, радостный, бесшабашный и мудрый спектакль стал точкой.