В рамках фестиваля «Золотая маска» показали спектакль екатеринбургского «Коляда-театра» «Трамвай «Желание» -- он претендует на награду в номинации «лучший спектакль малой формы».
Драматург на крыльях ночи
Автор почти сотни пьес, главный редактор журнала «Урал», крестный отец многих драматургов (среди которых Василий Сигарев и Олег Богаев), Николай Коляда начинал в конце 70-х как актер. Потом стал писать. Его пьесы обошли все театры страны, включая московский «Современник». Однако самому Коляде эти постановки нравились не особо. «Сидишь где-нибудь в Бугульме, в первом ряду – смотришь, как играют твою пьесу. А ощущение, что на сцену залез дядька с острой пилой и пилит тебе ногу – долго пилит, три часа, а ты ждешь, пока все кончится. Когда это повторилось 300 раз, я подумал: может, самому поставить?!» -- так рассказывает Коляда, почему он переквалифицировался в режиссеры. Свой первый спектакль по своей же пьесе «Полонез Огинского» он поставил в Екатеринбургском театре драмы лет пятнадцать назад. А потом создал собственный, первый на Урале частный «Коляда-театр». Кто-то называет его спектакли зрелищем про маргиналов и для маргиналов. Правда, в число этих «маргиналов» теперь входят известные французские критики, год за годом организовывающие турне «Коляда-театра» во Франции, и эксперты фестиваля «Золотая маска», с завидной регулярностью выдвигающие спектакли Коляды на премию.
Поклонников у Николая Коляды хватает, но с противниками тоже проблем нет. Однажды кто-то из недовольных критиков назвал его «ужасом, летящим на крыльях ночи». Коляда тут же взял это на вооружение – и использовал как название, когда о нем и его театре стали снимать документальный фильм.
Мона Лиза на помойке
Что бы ни ставил Коляда: свою пьесу, шекспировского «Гамлета» или гоголевского «Ревизора», место действия не меняется. Это некая живописная постсоветская помойка, на которой обитает стайка размалеванных оборванцев, готовых за корку хлеба разыграть любую пьесу. Или, может быть, это преисподняя и грешники, в наказание за былые грехи оставленные на свалке истории и вынужденные разыгрывать все главные сюжеты мировой драматургии.
Так десять лет назад «колядинцы» играли «Ромео и Джульетту» -- один из лучших своих спектаклей. В нем дети трущоб Ромео и Джульетта наслаждались тем, что сосали карамельки, складывая из фантиков причудливые бумажные фонарики – чем ближе к развязке, тем больше и ярче они становились. Так играли пару лет назад «Гамлета»: танцевали дикарские танцы, глодали кости, мазались какой-то дрянью и по-своему поклонялись красоте, пытаясь совокупиться с портретом Моны Лизы. Трагедия Гамлета в этом спектакле была в том, что он – вот игра природы! – не родился варваром. И потому выходки соплеменников вызывали в нем неодолимое отвращение.
Варварами стали и герои «Вишневого сада» -- эту, последнюю премьеру Коляды показали на прошлой неделе в рамках московских гастролей театра, происходивших параллельно с «Маской». Надо сказать, толпа улюлюкающих оборванцев, сгрудившихся вокруг жутковатой цыганки Раневской (Василиса Маковцева) воспринималась отличной пародией на все наши возвышенные причитания о «Вишневом саде» и Чехове. Обитатели «Сада» Коляды носят огромные берестяные кресты и панковские заклепки, ищут друг у друга в голове вшей и спекулируют сверкающими ридикюльчиками – точь в точь такими, что предлагают сегодняшним русским туристами темнокожие продавцы где-нибудь в Ницце или Венеции. Цветущие вишневые деревья, в полном соответствии с эстетикой «Коляда-театра», в спектакле заменяют голые хворостины с нацепленными на них пластиковыми стаканчиками – они пригодятся, когда герои станут «обмывать» приезд барыни. А в многоуважаемом шкафу хранится огромная гора пустых бутылок – они выкатываются со звоном и грохотом, стоит Раневской приоткрыть дверцу.…Самые заигранные, навязшие в зубах монологи в спектакле заменяются междометиями. Так что Раневская, впервые появляясь на сцене, долго причитает «Ай-я-яй!» и «Ой-е-ей!», горестно указывая на голые ветви сада и его бомжеватых обитателей. В общем, «Вишневый сад» Коляды можно принимать или не принимать, но в остроумии и артистизме ему не откажешь.
Послесловие к «Саду»
«Трамвай «Желание», самую известную пьесу Теннесси Уильямса, о которой Коляда, говорят, мечтал не одно десятилетие, можно назвать американским «Вишневым садом». Вернее, его послесловием. Все сходится: роскошная вилла «Мечта», которую теряет героиня, обнищавшая аристократка Бланш Дюбуа. Порочной, но утонченной Бланш в пьесе противопоставлены плебеи, обитающие в «развеселых» кварталах Нового Орлеана. Их лидер – пошляк и обыватель Стенли, за которого вышла замуж Стелла, родная сестра Бланш.
Уильямс начал «Трамвай «желание» в 1944-м, а дописал в 1947-м. Коляда переносит действие пьесы из Америки послевоенной в Америку довоенную, где, как и в Европе, остро чувствуется запах нацизма. Стенли в исполнении Олега Ягодина (главный герой всех спектаклей Коляды и действительно отличный актер) не столько грубое похотливое животное, сколько обычный фашист, планомерно уничтожающий каждого, кто не похож на него. Внешность он, похоже, позаимствовал у сухонького, глумливого конферансье -- персонажа «Кабаре» Боба Фосса. А высокая статная блондинка Бланш (Ирина Ермолова) слегка оплыла и опустилась, но все равно красотка в стиле Марлен Дитрих.
Как и во всех спектаклях Коляды, сцена оформлена самим режиссером: узкое игровое пространство ограничено пестрым тряпьем, в центре которого – деревянная дверь. Она, как и в прежних спектаклях, то и дело распахивается, являя беснующуюся в некой метафизической черноте массовку. В данном случае -- сброд в звездно-полосатых трусах и шляпах, азартно марширующий под «Лили Марлен». В общем, русских оборванцев заменяют американские. Вишневый сад, то есть уходящая культура прошлого (в данном случае все это должна символизировать Бланш), как водится, будет затоптан или вырублен. Но в том-то и дело, что Бланш, какой ее играет Ирина Ермолова, только притворяется хрупкой и беззащитной – в сущности, она такая же плебейка, как и остальные.
В общем, пьеса сильно сопротивляется. Да и юмора в этом спектакле Коляды куда меньше, чем обычно. Не считать же за юмор назойливое копание в трусах, которое принято у здешних парней, – в Новом Орлеане жара, половые органы потеют. Так что единственным, кто вызывает сочувственный отклик зала, оказывается дурковатого вида индеец, то и дело вваливающийся на сцену, чтобы продавать цветочки для умерших, а заодно радостно помахивать бумажным американским флажком. Демократия, знаете ли.
