К 150-летию со дня рождения Чехова Международный фестиваль имени Чехова проводит смотр самых необычных чеховских спектаклей. Программу открыла «Свадьба», поставленная Владимиром Панковым в Минском театре имени Янки Купалы.
Как рассказывает режиссер и музыкант Владимир Панков, однажды, примерно год назад, он смотрел по телевизору знаменитую «Свадьбу» с Раневской и Грибовым и думал, что хорошо бы когда-нибудь взяться за такой материал. Через полчаса раздался звонок – директор Чеховского фестиваля Валерий Шадрин предложил ему поставить «Свадьбу» в Минском театре имени Янки Купалы.
«А тыгры в Греции ёсть?»
Приехав на репетиции вместе с участниками своей студии Soundrama, Панков нашел в минских артистах такое горячее желание работать, что даже не стал проводить кастинг, заняв в спектакле всех желающих. Не удивительно, что в его спектакле появляются три акушерки Змеюкины, одна другой лучше, и четыре (или больше?) телеграфиста по фамилии Ять. Впрочем, некое раздвоение-растроение персонажей в спектаклях Панкова – обычное дело.
В недавно выпущенном им в Театре наций спектакле «Ромео и Джульетта» буквально все реплики повторялись по три раза, но от пока не слишком удавшегося Шекспира «Свадьба» отличается принципиально.
В данном случае речь идет о почти идеальном совпадении драматургического материала и режиссерских приемов. К провинциальной избыточности южно-русской свадьбы (в водевиле Чехов безжалостно спародировал Таганрогское гулянье в семье своих родственников) как нельзя лучше подходит избыточная режиссура Панкова. В ней, в этой режиссуре, как в Греции, о которой вздыхают персонажи «Свадьбы», поразительным образом есть все: музыка саундрамы, самба, румба, советская песня про Олесю и даже «Свадебка» Стравинского; буфетчицы из заштатного ресторана, девицы в платьях, пошитых из ковриков с оленями (поклон авторам костюмов Наталье Жолобовой и Сергею Агафонову), старые функционеры в шапках пирожком, бритоголовый жених в не по росту коротких брюках и пожилая невеста, которую великолепная Зинаида Зубкова играет трепетной русалкой, белым призраком с увядшим лицом и легкой девичьей пластикой. Все это цветистое, балагурящее, поющее и танцующее месиво сгущает происходящее до морока, из которого, того и гляди, вылезет какой-нибудь недотыкомка, залопочет по-свойски и утащит собравшихся прямиком в ад.
Актеры в Театре имени Янки Купалы первоклассные – остроумные, точные, музыкальные, умеющие одной нотой или интонацией высмеять и общее наше советское прошлое, и теперешнее настоящее, и нелепость своих персонажей. Спектакль играется на белорусском, с бегущей строкой перевода, жених же – россиянин. Невеста старательно переводит ему каждое замечание подружек, а им – его ответы. Выходит смешная каша, словесное протаптывание на месте, в которое то и дело вкрапливается очередной пьяный вопрос вроде: «А тыгры в Греции ёсть?».
Над седой равниной моря
Напевшись и наплясавшись, гости неожиданно разоблачаются до полосатых трико, разделяясь на берег и палубу (и то и другое в декорациях Максима Обрезкова заменяют столы, за которыми только что пировали). На берегу остаются родители невесты – корпулентная мамаша с зычным голосом ведущей концерта советской песни и притихший отставной функционер папаша. Пожилые новобрачные отчаянно машут платочками, готовясь отплыть в компании орущей молодежи и перепившей Змеюкиной, декламирующей в мегафон строчки о гордо реющем буревестнике. Куда и зачем им плыть?! Да туда же, куда несется гоголевская тройка-Русь.
Достигнув почти поэтического размаха, спектакль резко сбавляет обороты. Когда на сцене появляется свадебный генерал, режиссер вдруг забывает и о музыке, и о ритме, начиная отчаянно сопереживать пожилому инвалиду в сталинском френче, которого обижают остервеневшие от веселья гости. И этот слишком затянутый финал, пожалуй, единственный недостаток «Свадьбы». Видимо, все-таки слишком крепко сидела в голове старая экранизация.
