Драматург Александр Галин написал и сам же поставил пьесу о жертвах кризиса: бывшем банковском служащем и бывшем политическом имиджмейкере, подрабатывающих частным извозом на Чистых прудах. Получился спектакль, равно далекий и от сегодняшнего театра, и от жизни.
«Дзинрикися» -- седьмая пьеса Галина, идущая в «Современнике», и третья (после «Аномалии» и «Аккомпаниатора»), которую он поставил здесь сам. Как рассказывает Галин, наблюдать жизнь Чистых прудов давно стало его привычкой. Пару месяцев назад порция таких вот наблюдений вылилась в пьесу о богатых прежде мальчиках, попивающих пивко у памятника Грибоедову, сменивших Volvo на велик с прицепом и вот уже год как никуда не спешащих.
Дефолтом заклейменный
Как-то неловко доказывать, что и мальчики в реальности другие, и разговаривают не так, как на сцене «Современника». В конце концов, каждый воспринимает мир по-своему. К тому же кое-что в речи героев схвачено верно. Подогретое пивом словоизвержение бывшего пиар-менеджера Вадика в исполнении Андрея Аверьянова (все два часа действия его несет, как Остапа) не лишено остроумия. Хотя, конечно, скандировать, глядя в зал, «Вставай, дефолтом заклейменный!» вовсе не обязательно.
Саша, приятель Вадика, променявший университетскую кафедру на теплое место в банке, выписан с меньшим куражом. Роль маменькиного сынка, не чуждого рефлексии и потому запутавшегося между двух девиц, как между двух сосен, не слишком удалась Александру Хованскому.
Одна из девиц -- лихая пышногрудая Лена (Виктория Романенко), дочка силовика, разбрасывающаяся кредитками и сама выбравшая Сашу себе в мужья, сыграна не без таланта. Другая -- школьная учительница Аня (Елена Плаксина), утомленная высшим образованием и обязанностью зарабатывать на хлеб, смотрится шаржем. Да и вся эта комедия положений, изо всех сил претендующая на актуальность, отдает фальшью.
Сестры бабки Степаниды
«Дзинрикися» в переводе значит «рикша» -- повозка, в которую впрягается сам возчик. Иногда к такой повозке крепится велосипед -- именно ее-то и приобрел в свое время Вадик, промышлявший политическим пиаром и сопровождавший одного «дальневосточного вождя» в поездке по Японии.
Потеряв работу, Саша и Вадик занялись извозом. Клиенты -- сплошь девушки, на дворе -- лето: мини-юбки, декольте, голова кругом. У памятника Пушкину Сашу ждет Лена, у Грибоедова -- Аня. Перетрусивший Саша посылает к Лене Вадика -- услышав про богатого папу, виллу под Парижем и подмосковный дом с бассейном, тот сразу переполняется любовью.
Приятели выезжают на сцену, беседуя под сенью классиков: художник Виктор Шилькрот остроумно спроецировал силуэты памятников Пушкину и Грибоедову на боковую и заднюю кулисы.
Диалог ведется под дружный хохот женской части зала. Сперва Вадик учит Сашу не говорить бабам правды, потом жалуется, как тяжко переходить с итальянского сухого на пиво. «Каракатицы с деньгами отхватывают лучших парней, а с такой экономикой, как у нас, мы и до бабки Степаниды доиграемся…» -- доверчиво подмигивает Вадик залу. Бабки Степаниды дружно аплодируют в ответ. Растерянный Саша лишь поддакивает и под руководством Вадика, бывшего спеца по части харизм и имиджей, пытается изобразить «конкретного пацана» с плебейской походкой и дебиловатой просветленностью взора. Выходит натужно и несмешно. Столь же натужно Александру Хованскому удается изобразить мучения своего героя, который сильно кренится в сторону богатой Лены, но не может оставить нищую Аню, которая с темпераментом Софьи Перовской несет псевдовозвышенную галиматью (ее монологи удались автору хуже всего).
Собственно, тут и кроется главный секрет. Дело ведь не в старой театральной истине о том, что играть плохого легче, чем хорошего. А в том, что драматургу и артистам характер прожженного циника Вадика и столь же прожженной Лены куда ближе и понятнее.
В финале слегка обломавшийся Вадик (кредитки у Лены оказались пустыми, но виллы-то пока целы) садится в бричку, любуясь филейными частями своей пассии, согласившейся быть возницей. И этот сопровождаемый сладкой музычкой, долгими взглядами и прочими атрибутами развесистой клюквы хеппи-энд выглядит куда убедительнее, чем Саша, взваливающий Аню себе на плечи (и в прямом, и в переносном смысле) и перетаскивающий ее от Пушкина к Грибоедову.
В общем, старое замечание Жванецкого о том, что артисты наши все могут, но правдиво произнести «Мне в Париж. По делу. Срочно» им пока не удается, новое время отредактировало так: сыграть нищету, алчность, сладко помечтать о деньгах и парижских виллах удается на раз. А вот если нужно изобразить возвышенных бессребреников -- прямо смотреть тошно.
