Кукольного театра, если не считать представлений для самых маленьких, в Чили не было до 2005 года, когда четверо молодых артистов придумали спектакль по гоголевской «Шинели», который показали Москве в рамках Чеховского фестиваля. Рыжеволосый Акакий Акакиевич танцует самбу, стесняется сослуживцев и читает про самого себя в книжке Гоголя.
В переводе с испанского «Театр милагрос» значит «Театр чудес». Его появление действительно можно считать чудом, ведь театр в прямом смысле соткали из воздуха: в перерывах между репетициями и съемками актеры Паола Джаннини, Алина Куппернхейм, Тиаго Корреа, Лорето Мойа сами смастерили 75-сантиметровую куклу Акакия. Длинноносый и сутулый, очень похожий на портреты Вильгельма Кюхельбекера, этот поэтического вида чиновник бродит на фоне нарисованного Петербурга, в котором без конца идет снег.
Трудно объяснить, зачем они это сделали. Почему, скажем, не поставили «Шинель» в драме. Звезда чилийских сериалов Тиаго Корреа -- очень тонкий актер и наверняка смог бы сыграть Башмачкина на сцене. Однако предпочел остаться кукловодом. Сами того не зная, чилийцы воссоздали принципы японского бунраку, где куклой управляют двое, а то и трое кукловодов: один отвечает за голову и правую руку, второй – за левую, третий – за ноги. Словом, куклами здесь управляют виртуозно, каждым движением убеждая, не было в Чили кукольного театра – но будет!
Бонас диас, Петрович!
В мультяшном прологе авторы спектакля воссоздают детство и юность закоренелого неудачника: малышом он пытается достать со стола яблоко -- вся миска падает на голову, а юношей протягивает цветок манерной барышне, но ее уже уводит другой. Затем экран уплывает и появляется корпящий над бумагами Башмачкин. «Акакий!» -- с ударением на последний слог кричат со всех сторон, и на стол бедняги ложатся все новые стопки бумаг. Можно было бы высмеять все эти неправильные ударения, жаркую испанскую скороговорку Башмачкина, фразу «бонас диас, Петрович!», с которой герой обращается к толстому, усатому, похожему на пирата портному, умоляя его подлатать старую шинель. Или, скажем, забавную оплошность, когда наряженный в новую шинель Акакий возвращается домой с вечеринки, скрип снега под ногами сопровождает стрекот цикад.
Однако все эти приметы южных широт, похоже, ничуть не противоречат гоголевскому замыслу. Рыжеволосая кукла с уныло повешенным носом подсвечена таким мерцающим волшебным светом, что глаз не оторвешь. Кажется, из него соткана и новая шинель – не мышиного, а брусничного оттенка.
Башмачкин на карнавале
Среди российских режиссеров давно повелось одушевлять шинель – дескать, заменила она гоголевскому герою и материнскую, и всю прочую любовь. Пару лет назад драматург Олег Богаев даже придумал пьесу, в которой тоскующая Шинель, вырвавшись из воровских рук, скитается по Петербургу, разыскивая любезного ее сердцу Акакия.
Ничего подобного у чилийцев нет. «К сожалению, режим Пиночета приучил людей быть материалистами, -- рассказывает Тиаго Корреа, -- поэтому ничего фантастического, сверхреального в нашем спектакле нет». Гоголевский финал, в котором призрак умершего Башмачкина разгуливает по городу, здесь почти упразднен: живехонький Акакий читает окончание собственной истории по книжке Гоголя, лежа на кровати и беспокойно озираясь.
Однако было бы несправедливо сказать, что в спектакле нет полета фантазии. Не мистифицируя и не одушевляя шинель, авторы, однако, сделали ее клочком праздника, которого ждал всю жизнь бедный чиновник. Получив приглашение на именины столоначальника, нарядившись в красавицу-шинель, герой оказывается на настоящем карнавале. И тут авторы спектакля на пару мгновений создают такую яркую, звонкую, во всей полноте и прелести явившуюся жизнь (пусть и кукольно-картонную), что становится ясно: вот ради этого минутного, но подлинного наслаждения и был на свете Акакий Акакиевич Башмачкин.
