Что дала индустрия грамзаписи любителям классики и чем они за это заплатили? В издательстве «Классика -- ХХI век» вышла новая книга Нормана Лебрехта «Маэстро, шедевры и безумие».
После книг-разоблачений о дирижерах («Маэстро миф», 1991) и продюсерах («Кто убил классическую музыку?», 1997) британский критик, писатель, телеведущий, а теперь и еще и блогер Норман Лебрехт взял под прицел мировую индустрию грамзаписи. В книге, только что выпущенной на русском (прошло два года после ее англоязычного издания), история звукозаписи рассказана от А до Я. Буквально от реплики Эдисона, крикнувшего в фонограф в 1877 году: «У Мэри была овечка», до современной статистики интернет-скачиваний.
Как и следовало ожидать, исходная стратегия изобретателей-идеалистов, мечтавших «обеспечить классикой каждый дом», отдала богу душу. Отрасль же отдалась на поругание циникам и прагматикам загибающегося глобального рынка. Фактов, имен, закулисных пикантностей на каждой странице воз и маленькая тележка. Автор гонит уникальные сюжеты плотными рядами. И оценивая его бешеную информированность, читатель в какой-то момент изумляется, что и сам держит в памяти не меньше десятка ранее не знакомых ему имен.
Интриговать родовыми и деловыми секретами великих Лебрехту удается на славу. Вот история моцартовского тезки -- Вольфганга, которого зальцбургская полиция прищучила за нарушение городского порядка: завел граммофон на мосту над Зальцахом, собрал толпу. Безобразника оштрафовали, не подозревая, что его брат со временем станет хозяином всего городка с главным оперным фестивалем мира в придачу. Имя брата -- Герберт фон Караян, и уж оно-то вписано в историю грамзаписи золотыми буквами. Резидент-дирижер знаменитого лейбла Deutsche Grammophon Караян (впоследствии крупнейший звукопромышленник и бизнес-партнер Sony Classics) продал рекордное количество записей -- 200 млн. И умер прямо на руках у друзей-воротил -- третья жена в это время мыла голову.
Собранная из реплик очевидцев эпопея Лебрехта поразительна образом центрального героя -- алчного уха ХХ века. Оно пожирало все подряд. Американские пластинки с комментариями боя боксеров-тяжеловесов или со звуком мотора аэроплана Линдберга, первым перелетевшего через Атлантику. Чарльстоны, фокстроты, даже арию самого граммофона, написанную Куртом Вайлем в 1927 году. К тому времени уже шесть лет как умер подлинный виновник граммофонного бума -- Энрико Карузо, записавший в 1902 году (за £100) арии в том самом гостиничном номере, этажом ниже которого за год до этого испустил дух Джузеппе Верди. Голова, даром что не пластинка, идет кругом.
От политики рынка до рынка политиков
«Бизнес-миссия» отрасли Лебрехтом оттоптана, разумеется, от души. Неофитство отцов-основателей уперлось в резонерство детей-разорителей. Подменой базовой культуры звука (вкупе с искусством музыки) эффектом мыльного пузыря автор, собственно, и объясняет историю звукозаписи. Объясняет во всей красе ее девальвации.
Великая депрессия видится ему эпохой работорговли талантами. Так оно и было. Чего стоит телеграмма рекордингового шпиона: «Горовиц свободен! Интересуетесь?» Дальше -- больше. Из муссолиниевского обыкновения предварять гимном спектакли в La Scala (Тосканини мрачнел, но все же исполнял волю хозяина) автор выводит холуйский профиль заокеанских раскрутчиков Тосканини. Пластинками с его записями и впрямь заслушивалась треть Америки. Но заслушивалась в полуудавленном пиарщиками RCA состоянии.
Далее рынок звукозаписей последовательно переключался на попсу. Факты остались фактами, но для их интерпретации автору будто бы жаль красноречия. В 1954 году группа «Кометы» Билла Хейли, поместив песню «Рок круглые сутки» в саундтрек фильма «Школьные джунгли», реализовала идею девятилетнего пацана -- сына исполнителя главной роли. Объяснив эпоху рок-н-ролла прихотью малолетки, Лебрехт сардонически продолжил: мол, у малолеток уже завелись карманные деньги на мелодии и ритмы родного захолустья. Но уж тут стоило бы разобраться, кто с кем связался (черт с младенцем или наоборот).
Кому смех, кому слезы
Инфантильная рекординговая логика второй половины ХХ века победила, когда студию навестил 21-летний Элвис Пресли. Выручка за «Отель разбитого сердца» составила $22 млн (ровно половина оборота всего рынка классических грамзаписей).
А вот вам и гримаса истории: в том же 1956 году академическим конкурентом Элвиса стал некто Глен Гульд, за четыре дня записавший в нью-йоркской студии Masterworks баховские Гольдберг-вариации. Хрущев, послушав пластинку, разошедшуюся 40-тысячным тиражом, пожелал видеть пианиста в Москве. Правда, Гульд тогда еще не впал в студийный аутизм. Это позже он скажет, что из 12-часового сырья монтирует две-три минуты записи.
В тени популярной музыки американские RCA и CBS, британские EMI и Decca, голландский Philips и немецкий Deutsche Grammophon какое-то время еще держались, но потом начались слияния, банкротства, перекупки. Кому смех, кому слезы. Легкие на руку дельцы валом повалили из бывших упаковщиков Procter & Gamble, таксистов и чьих-то любовниц. Красотка в чине репертуарного директора CBS серьезно интересовалась, кто поет в обсуждаемой коллегами записи «Ромео и Джульетты» Прокофьева. Коллеги, вспотев, вежливо рассказали, что балет -- это когда танцуют под оркестр, но не поют.
Разумеется, всю эту карьерную дипломатию Норман Лебрехт отслеживает только для полноты картины. Есть у него такое качество: если люди ему интересны -- пишет о них, а если пустышки -- лучше будет перечислять технологии. Собственно, кроме технологий, в сухом остатке у последней четверти рекордингового ХХ века ничего и не было. Великий путь студийного звука (от валика фонографа -- к граммофону, винилу, от моно -- к стерео, от магнитной ленты -- к магнитному видео) завершили цифры. И какие! Диаметр современного CD ровно на сантиметр превышает диаметр картонки пивного кружка в голландских пабах. А дырочка посередине идентична самой мелкой голландской монете эпохи вынужденного партнерства Philips и Sony.
