Амаркорд от Любимова

«Когда-то здесь неподалеку была тюрьма. Я тут с 14 лет -- в ФЗУ учился, папа хотел, чтобы я был электриком. Я и стал электриком, вот театр сделал», -- кратко пробегает по своей «таганской» биографии 91-летний мэтр, приветствуя публику. Среди зрителей сценарист Тонино Гуэрра, министр Александр Авдеев, режиссер Марк Захаров, композитор Владимир Мартынов. На сцене уже третье поколение «таганцев», недавние выпускники РАТИ, выученные самим Любимовым.

«Сказки», составленные Любимовым по «Русалочке» Андерсена, «Счастливому принцу» Уайльда и «Сверчку на печи» Диккенса, напоминают «Амаркорд» Феллини: цепь разрозненных сценок выстраивается в путешествие по волнам памяти. За хорошо знакомыми сюжетами проглядывают история любимовского театра, его символы и темы.

Вот живописный оркестрик: контрабас, скрипки, виолончель и барабан (как и прежде, артисты «Таганки» владеют всеми инструментами). Взглянешь с одного ракурса -- вспоминается свита Воланда из «Мастера и Маргариты», взглянешь иначе -- персонажи из «Доброго человека из Сезуана». В музыку Владимира Мартынова вплетаются фрагменты Альфреда Шнитке, звучавшие в любимовских «Маленьких трагедиях». А артисты, разъезжающие на велосипеде, декламируя прозу как стихи, -- это уже из новейшего времени, из спектакля «Идите и остановите прогресс...», посвященного поэтам-обэриутам.

Снип-снап-снурре!

«Фонари еще не горели, но вот-вот…» -- произносит юноша-рассказчик (Дмитрий Высоцкий). Сочетание тихой, словно во сне звучащей музыки, сумеречного света, облика артистов, стилизованных Рустамом Хамдамовым (вот еще один чародей в нынешней команде Любимова) под тридцатые годы прошлого века так, что в этой стилизации проглядывают не только парады физкультурников, но и память об эстетских, обреченных на запрет спектаклях Мейерхольда, и чуть ли не вся наша история… Все это вместе действует так, что детское ностальгическое ожидание чуда остается на весь спектакль. Сюжеты «Русалочки» и «Счастливого принца» мелькают, как в калейдоскопе, всполохами фантастических картин.

В темноте сцены падает снег -- над черным барабаном раскрывается красно-белый зонт. Ведьма (Екатерина Рябушинская), явившаяся, чтобы превратить Русалочкин хвост в ноги, взлетает на батуте в такт собственному хохоту -- словно огромный зловещий шар. Тень возлюбленной, явившаяся диккенсовскому Скруджу (Алексей Граббе), парит вниз головой, играя на скрипке (исполняющая трюк Анна Попова словно воплощает строчку Ходасевича «Счастлив, кто падает вниз головой: мир для него хоть на миг -- а иной»). К героям «Сверчка на печи» спешит почтальон -- его старинный велосипед подпрыгивает на батуте, как на ухабистой дороге…

Наследство

Однажды Любимов признался, что хотел бы обвешать свои стены кадрами из фильмов Сергея Параджанова, каждый из которых законченная картина. Вот так же сегодня хочется обрамить и «повесить на стену» фрагменты его спектакля.

Впрочем, они и так остаются в памяти. Со сцены в зал стекает запах розового масла и апельсина («И слабо пахнет апельсинной коркой…» -- у Мандельштама). Однако ни одной цитаты, позаимствованной у своих великих современников -- поэтов, режиссеров, художников, Любимов не раскрывает до конца. И, явно владея секретом совершенного театрального зрелища, нарочно не рассказывает ни один сюжет полностью. Интригует и будоражит нашу память. А еще больше -- память своих артистов. Собственно, это теперь их наследство: каждую сцену «Сказок» можно развить, сочинив целый спектакль. Каждый сольный номер превратить в большую роль со сквозной темой.

Есть эта тема и у всего спектакля: проводя зрителя через все круги сказочного ада, Любимов, избегая назидательности, напоминает о том, как быстротечна, полна диковинных превращений и опасных искушений жизнь. «Ап!» -- кричит в финале Любимов, и в зале зажигается свет. Ни фокусников с цилиндрами, ни злодеев на ходулях, ни волшебных скрипачек, ни колдовского, по мановению руки загорающегося пламени. Только серая таганская стена и кучка артистов.