Самурайская жесть немецкого оркестра

Придворная капелла баварского герцога Вильгельма возникла в 1523 году, одним из первых ее руководителей был знаменитый Орландо Лассо. Через 130 лет оркестр капеллы исполнил некую итальянскую оперу в стенах только что открытого Мюнхенского театра. Так родился коллектив, поныне выступающий в двух ипостасях – как оркестр Баварской оперы и как симфонический «штаатсоркестр» Баварии (Мюнхен). В московскую программу вошли два шедевра: этюд-адажио Рихарда Штрауса «Метаморфозы» (1945) и Седьмая симфония Антона Брукнера (1883).

Лирическое письмо Рихарда Штрауса

Последние месяцы Второй мировой войны великий старец-модернист Рихард Штраус проводил в кругу семьи сына, окруженный трогательной заботой невестки. Его печальная оглядка на великое прошлое немецкой культуры сузила необъятный симфонический горизонт до размеров 40-минутного сочинения для 23 солистов. Мягкие перепады лирических настроений в «Метаморфозах» ложатся на слух строками негромко прочитанного письма.

В интерпретации Кента Нагано «Метаморфозы» позволили оценить его дирижерскую каллиграфию, которая идет, скорее, от японских генов маэстро, нежели от опыта его громких, а иногда и скандальных экспериментов с музыкальной современностью. Творческий крестник самого Оливье Мессиана, ученик Сейджи Озавы, любимец Зальцбургской публики и миссионер современной музыки, Нагано скрепил ускользающую красоту позднего Штрауса бережными руками архивариуса. Трансформации темы у струнных сопровождались нездешней пластикой звука и удивительным единомыслием исполнителей.

Те, кто неделей раньше слышали «Метаморфозы» с Валерием Гергиевым, в антракте сознавались, что версия Нагано им кажется сухой. Конечно, дело вкуса. И все же надо признать, что даже на фоне гергиевского таланта мистически окрашивать тонкие штраусовские вещи, инопланетная расчетливость Нагано впечатляет не меньше. Один берет эмоцией, другой – алхимией.

Симфоническое письмо Антона Брукнера

Седьмая симфония Брукнера представила баварцев во всей полноте симфонического блеска. Упругие воды «органного» брукнеровского симфонизма оркестр рассекал, будто гигантский лайнер. Почему-то с недавних пор именно этой симфонией сан-флорианского отшельника немецкие коллективы отчитываются на российских гастролях - несколько лет назад ее привозил в Москву Берлинский филармонический с Саймоном Рэттлом.

Характер Седьмой брукнеровской задан посвящением второй части (Adagio) Вагнеру. Опус был создан в год его кончины с тем чувством личной утраты, которое не мог не испытывать композитор, обязанный Вагнеру репутацией «величайшего симфониста после Бетховена». Такое дорогого стоит.

Собственно, Вагнер постоянно угадывается за кулисами партитуры, снабженной пятью валторнами (на одной из них у баварцев играет женщина) и таким же числом тромбонов, усиленных контрабасовой тубой. На энергию медленного стремления всех инструментальных конструкций к вагнеровской меди опирается каждая из частей симфонии. И надо было слышать, с каким альпинистским мастерством оркестр достигал этих величаво сияющих монбланов.

Искусство прокачки

Конечно, искусством растапливания симфонического пламени Кент Нагано далеко ушел от своих предшественников в этом же коллективе. В современном саунде баварцев нет и следа от бархатной торжественности Бруно Вальтера, массивного лиризма Георга Шолти и подвижности Зубина Меты. Нагано уводит музейный оркестр в сторону экшна. Мюнхенские струнники играют не вагнеровским и вообще не немецким штрихом: в жесткой агрессии их нарастаний нет-нет да и мелькнет самурайская жесть. Нагано прямо-таки упивался квадратами брукнеровской четырехдольности, заводя мотор хорошо прокачанной им симфонической машины. В том, что за ее раритетным фасадом кроются современные мощности, примерно с 2006 года, когда Нагано пришел к баварцам, можно не сомневаться.

Жаль лишь, что не прозвучала ранее заявленная симфония Моцарта «Юпитер». И что баварцы поскупились на бис -- зато привезли тарелку и треугольник ровно для одного удара в брукнеровской симфонии.