Увидеть бьющегося об стенку декламатора, испытать зрение вспышками стробоскопа, а также поиграть в гляделки с латиноамериканскими гастарбайтерами – все это доступно на выставке известного американского видеоартиста Гари Хилла в GMG Gallery. Просмотр организован в рамках программы «Медиафорум-2010», который сопровождает 32-й Московский кинофестиваль.
Видеоарт, казалось бы, самая доступная форма современного искусства, где можно обойтись без знаний колорита, пластики, графики и различных перспективных построений, где вроде бы достаточно лишь камеры с кнопкой «recording». Получившееся видео можно потом «повесить на стену как картину», то есть спроецировать его на экран, как шутит директор Французской синематеки Доминик Паини. Этот же художественный критик определил и место американского артиста в истории видеоарта. Хилл отнюдь не пионер видео; пионерами были Нам Джун Пайк, Вольф Фостель, Вито Акончи, Брюс Науман, Крис Бердан. Эти радикалы 60-70-х годов были одновременно и мучениками видео, и мучителями зрителей: свои перформансы на грани самоистязания они адресовали людям, от которых ждали если не сочувствия, то хоть какого-то понимания. Видеоарт тогда шел по тому же пути, что и боди-арт, и радикальный акционизм.
Гари Хилл по этой классификации относится к следующему поколению видеоартистов: Биллу Виола, Тони Оурслеру и др., которых Паини называет поколением «живописцев» (или «мастеров картины») и «скульпторов». Кстати, и своего «Золотого льва» на Венецианской биеннале 1995 года Гари Хилл получил как раз в номинации «Скульптура». Возможно, жюри просто приняло на веру его заявление, что он создает «языковые скульптуры», то бишь видеоперформансы с «телесностью» и абсурдистскими декламациями.
Впрочем, поместить Хилла в какие-либо рамки довольно затруднительно. Он своего рода перекати-поле, художник-номад, кочующий или мигрирующий алхимик («алхимик» -- его любимое самоопределение), листающий труды по феноменологии, переписывающийся с философом Деррида, заглядывающий в арабские кварталы Марселя, упражняющийся в декламациях-глоссолалиях с поэтами нью-йоркского андерграунда. Судя по тем видео, в которых так или иначе фигурирует тело -- ладони и уши в «Hand Heard», руки, вращающие диски-декоративные тарелки, в «Language Willing» (что демонстрируется на нынешней выставке), -- он, пожалуй, и правда скульптор, почти что продолжатель Родена. Если встать напротив проекции 5-канального видео с 17 стоящими в ряд латиноамериканскими рабочими, то можно подумать, что стоишь перед ожившей социально-обличительной картиной: с каким-то подозрительным нехорошим безразличием пялятся с экрана на зрителя нанятые для съемки гастарбайтеры. Впрочем, впечатление ложное. Хилл не американский «передвижник», «униженные и оскорбленные» не его тема. Его интересует реакция смотрящих, которые должны ощущать неведомую им самим неловкость и даже саспенс от рассматривания предстоящих статистов. И таким образом сам просмотр видео превращается в реальный перформанс.
Когда между вспышками стробоскопа удается различить самого художника, в промежутках между поэтическими декламациями бьющегося о стенку («Wall Piece»), то понимаешь, что Хилла напрасно причисляют ко второму поколению: это ведь типичное акционистское самоистязание видеоартиста первого призыва. Но его видео отнюдь не арт-хронофаг, то есть не видеоискусство, пожирающее время зрителей (по хронометражу фильмы бывают от четырех минут до часа с лишним). Хилл намеренно не дает рассмотреть свои произведения: 60 вспышек в минуту -- это слишком много даже для самого психически уравновешенного зрителя, секундное мелькание кадров из 5-канального видео с лицами марсельских алжирцев и их повседневными занятиями («Accordions (The Belsunce Recordings)») -- пытка для самого изощренного восприятия. Так что нынешнюю выставку стоило бы назвать «Осторожно: видео!»
У видеоарта Гари Хилла есть особое качество. Люди науки определяют это понятием «синестезия», которое есть межчувственная ассоциативная невербальная система мышления, когда один чувственный рецептор возбуждает по смежности другой. Скажем, определенный звук вызывает некую цветовую аналогию (так называемый эффект Скрябина, Кандинского и Шенберга). Бывает и круче: звучание воздействует на поведение человека, на его пластику. К примеру, Хилл в одном из своих видеоперформансов при чтении книги лингвиста Мориса Бланшо если и не лез на стенку, то свертывался на полу калачиком, как эмбрион. Это называется аудиомоторной синестезией. Это не болезнь, как считали в прежние времена, а просто особенность индивида. Впрочем, в 1970-е годы до этой особенности доходили те, кто принимал ЛСД. Вообще, разновидностей синестезий множество. Нужно это иметь в виду, когда доведется рассматривать опусы американского видеоартиста. Правда, всякая синестезия -- вещь сугубо индивидуальная, обычно она не повторяется («на вкус и цвет товарища нет»). И только тот, кто настроен на синестетическую частоту Гари Хилла, поймет его искусство.
