Александра Экстер - модельерша марсиан

С тех пор как 10 лет тому назад по музеям мира прошла выставка «Амазонки авангарда», за всеми соратницами Экстер по русскому радикальному искусству 1910-х годов закрепилось это причудливое мифопоэтическое определение. Изначально же оно относилось именно к ней -- в 1974 году вышла статья известного американского искусствоведа Джона Боулта «Alexandra Exter, a veritable amazon of the Russian avantgarde». Александра Александровна действительно вела кочевую артистическую жизнь: из Киева поехала в Мюнхен учиться у Алексея Явленского, в Париже стала посещать частные академии и студии, приятельствовала с Пикассо, Браком и Аполлинером, дружила с Леже и с Робером и Соней Делоне, выставлялась в салоне Независимых.

Поначалу Экстер все больше присматривалась и впитывала: пробовала писать то a la Сера и Синьяк, то a la Ван Гог, потом пошла на выучку к кубистам. Истовый адепт Пикассо Алексей Грищенко подшучивал над переменчивостью ее стиля: «Как дамы с каждым сезоном меняют свои шляпки, так точно и госпожа Экстер создала из импрессионизма, кубизма, футуризма модную шляпку для каждого нового сезона в живописи». Ирония справедливая, но только отчасти.

По возвращении в Россию весь полученный опыт Экстер перелицевала по своему вкусу. Во французском кубизме, в основном придерживавшемся графической диеты, ей не хватало насыщенного колорита. Как она признавалась позднее в своем эссе «В поисках новой одежды»: «Сама атмосфера России требует цвета, и притом цвета насыщенного, основного, а не тонального, как, например, рассеянный цвет Франции».

Словно позабыв о рецептах парижской художественной кухни, Экстер стала обильно заправлять постные кубистические формы жгучим цветом. Живописное изобилие ее кубофутуристических композиций, в которых часто сочетались несочетаемые ингредиенты, тем не менее нельзя упрекнуть в варварском переводе продуктов. Просто кухня Экстер была совсем другого рода, так сказать, русско-украинско-еврейская, во многом основанная на народных рецептах (к слову сказать, художница высоко ценила и пропагандировала изделия народных промыслов). Возможно, эта пища казалась слишком обильной, плотной и пряной на вкус французских утонченных ценителей, но она вполне отвечала аппетитам неприхотливых и жадных до экспериментов отечественных авангардистов. Экстер приглашали почти на все главные смотры тогдашнего радикального искусства -- на выставки «Звено», «Союз молодежи», «Бубновый валет», «Трамвай В», «5 х 5=25» и многие другие.

Прирожденный декоратор, Экстер в полной мере проявила себя, работая для театра. Не случайно, что треть экспонирующих на ретроспективе произведений -- это более 60 эскизов театральных костюмов к спектаклям Камерного театра Таирова, предоставленных ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Например, сценографию и костюмы к «Фамире Кифареду» в 1916 году приветствовал известный критик Абрам Эфрос, назвав спектакль «торжественным парадом кубизма». С другой стороны, любовь к роскоши, к смеси стилей и к какому-то бакстовскому великолепию декора, которыми часто злоупотребляла Экстер, стали причиной провала спектакля «Ромео и Джульетта» (1921). «Кубистичнейшая из кубистичных, барочнейшая из барочных» авангардистка в данном случае явно утратила чувство меры. «Слишком зрелищно», по отзыву Таирова.

Реванш Экстер взяла в 1924 году, когда кинорежиссер Яков Протазанов предложил ей поработать над оформлением фильма «Аэлита». Эскизы, которые с помощью Веры Мухиной и Надежды Ламановой выполнила художница, вначале показались режиссеру сомнительными -- неуклюжими, громоздкими и даже абсурдными. Однако в то, что на Марсе царит именно такая то ли супрематическая, то ли конструктивистская мода, стало понятно, как только начались съемки.

С «Аэлитой» закончился «русский период» Александры Экстер и начался «французский». Однако о нем зрители, если посчастливится, узнают уже на другой ретроспективе, поскольку нынешняя выставка состоит из работ, предоставленных лишь российскими музеями.