Студент-террорист решает взорвать чудотворную икону, а вместе с ней и все косное русское общество. Премьерой малоизвестной пьесы Леонида Андреева «Савва» отметили новоселье театра А.Р.Т.О. в историческом здании на Сретенском бульваре (бывший театр «Русский дом»).
Театральная компания Николая Рощина много лет жила под крышей Центра имени Мейерхольда (ЦИМ) и осуществляла призыв худрука ЦИМа Валерия Фокина «Дорогу молодым!». Еще студентом РАТИ Рощин поставил со своими сокурсниками (большинство из них вошли теперь в труппу А.Р.Т.О.) спектакль «Пчеловоды» по мотивам картин Брейгеля, потом были «Школа шутов» по средневековой философской книжке Себастьяна Брандта, «Филоктет» Софокла. Словом, рощинцы всегда брались за редкие тексты. Год назад А.Р.Т.О. (Актерское режиссерское театральное агентство) замахнулось на «Мистерию-буфф. Вариант чистых». Вышел красивый по форме, но сомнительный по смыслу спектакль, где Рощин попытался дать суровый бой обществу потребления. Оказалось, текст Маяковского не был на это рассчитан. В «Савве» Рощин продолжает ту же, весьма рискованную на сегодняшний день тему, что и в мистерии Маяковского. Если огрублять, то звучит она примерно так: убогое мещанское существование, к которому все мы так стремимся, хорошо бы взорвать, и не в переносном, а в буквальном смысле.
[v1]
Голый человек на голой земле
Реальная история студента-бомбиста Уфимцева, решившего взорвать Курскую чудотворную икону, была переплавлена Андреевым в богоборческую пьесу в 1906 году. Максим Горький, с которым Андреев дружил до 1905 года (одно время даже собирались писать в соавторстве), пьесу не одобрил. «Мне было грустно и досадно видеть, что Андреев исказил этот характер» -- так отозвался о пьесе Горький, имея в виду характер главного героя, Саввы Тропинина. Главное его отличие от остальных персонажей, жителей примонастырского села, куда он вернулся из города домой на лето, -- способность трезво размышлять и действовать, а не только разглагольствовать о Боге и наливаться водкой. Прочие же, среди которых его отец-лавочник и брат Тюха, живут между храмом и кабаком -- они, как водится, построены рядом. Савве наливаться водкой неохота. Он делает зарядку и старается жить рассудительно, как и положено бомбистам, о которых он рассказывает сестре Олимпиаде (студентка Мария Кононова), ласково выговаривая слово «бомбочки». Впрочем, бомбисты ему тоже не компания -- «узко смотрят, широты в них нет». Мечта Саввы -- голый человек на голой земле, который начнет наконец новую жизнь. Но без динамита ее не устроить.
[v2]
Савва вступает в сговор с 40-летним отцом Кондратием, разжалованным в послушники за выпивку и прелюбодейства (студент Алексей Поламишев). На кладбище, где они беседуют, обсуждая подробности своего дела, их навещают не призраки, а причудливые персонажи, характерные для начала ХХ века. Появляется семинарист Сперанский, выгнанный из духовного учебного заведения за частые попытки самоубийства. Тут режиссер дает себе волю -- гримирует актера Дмитрия Волкова под этакого горе-декадента: мертвенно-бледное лицо, кровавые губы, сальные патлы, нелепая шляпа и при этом голос слоненка из мультика «38 попугаев». Молодой послушник Вася (студент Виктор Долгий) -- один из немногих «нормальных» персонажей пьесы, предлагающий вместо всяких взрывов побегать по лесу да покричать. Приходят и церковники -- отец Кирилл и отец Виссарион (студенты режиссерской группы Олег Герасимов и Глеб Черепанов), сытые, равнодушные и развращенные своей безмерной властью над прихожанами. Само собой, Савва вступает с ними в бой.
Огонь исцеляет
Молодой и явно одаренный Кирилл Сбитнев в роли Саввы почти столь же убедителен, как и в роли Маяковского в «Мистерии-буфф». Тонкокостный, но крепкий, с узким лицом и густым резким голосом, он сидит на скамейке в луче белого света, зажатый со всех сторон лживыми проповедниками, и смело выкладывает им свои ницшеанские идеи (так привлекавшие самого Андреева). Однако они давят его со всех сторон -- слишком много их на одной лавке -- он слабеет и срывается в крик. Повышение тона в этом строгом черно-белом спектакле, расцвеченном только приключением мысли, означает потерю внутреннего покоя. «Человеческая мысль в ее страданиях, радостях и борьбе -- вот кто истинный герой современной жизни, а стало быть, вот кому первенство в драме», -- писал Андреев.
Сцена преображается во втором акте, когда раздается взрыв. Грандиозность эффекта, обеспеченного каскадерской труппой Stunt FX, подчеркнута предшествующим разговором Саввы и Олимпиады -- отец Кондратий открылся ей и пообещал, что взрыва не будет. Мощь взрыва и сохранение иконы (узнавшие о заговоре монахи выносят ее из храма заблаговременно) мгновенно рождают в народе миф о чуде и только укрепляют веру. Савва же добивается обратного эффекта -- юродивый странник по кличке Ирод (его играет Иван Волков) стреляет в Савву. Кондратий выдает раненого террориста людям, и его добивает разъяренная толпа.
Беспросветный пессимизм Андреева отразился и в рощинской постановке: восхищавшая писателя идея сверхчеловека терпит в «Савве» полный крах. Церкви на земле тоже вынесен импичмент. Так что, по сути, главным событием спектакля оказывается чудо спасения иконы («Чудо» -- под таким названием «Савва» шел в берлинском «Геббель-театре»). И оно действует сильнее всех рассуждений прямого, но озлобившегося разума Саввы.
«Ignis Sanat» («Огонь исцеляет») -- подзаголовок «Саввы» взят из «Разбойников» Шиллера, в свою очередь использовавшего слова Гиппократа: «Чего не исцеляют лекарства, исцеляет железо, чего не исцеляет железо, исцеляет огонь. То, что не излечивает огонь, должно считаться неизлечимым».
Огонь не излечил богоборчества Саввы. В отличие от «Рассказа о семи повешенных», где Андреев отпускает грехи террористам-великомученикам, в «Савве» чудо спасения иконы только оттеняет заблуждения, мальчишескую наивность и в общем-то жестокость главного героя. По крайней мере Рощин прочел «Савву» именно так. Чудотворная икона в спектакле так и не появляется. Но когда в финале на сцену выволакивают обезображенный труп Саввы, кажется, что далеко-далеко в небесной выси над ним кто-то плачет.
