Юрий Погребничко вернул «Трем сестрам» молодость
Эту пьесу худрук и создатель театра «ОКОЛО» ставит уже в третий раз. И каждый раз выходит спектакль не столько про чеховских сестер Прозоровых, сколько про сегодняшний день.
Полное название театра Юрия Погребничко -- «Около дома Станиславского». Он расположен в Вознесенском переулке, по соседству с Леонтьевским, где, как известно, жил основатель МХАТа. После пожара, случившегося на большой сцене «ОКОЛО» четыре года назад, спектакли перенесли на малую. Она называется «La Stalla», то есть конюшня. По легенде, этот маленький особнячок тоже принадлежал Станиславскому.
Музей превращается в балаган
«Пожалуйста, проходите. Сто лет назад здесь был каретный сарай Станиславского…», -- звонко чеканит юная экскурсовод, выводя на сцену экзотическую троицу в легких белых платьях: младшая – в оранжевом парике, старшая – с накинутой на плечи лисой, средняя -- в шляпке а ля модерн. Надо ли говорить, что белая троица – Ирина (Мария Погребничко), Ольга (Марьяна Кирсанова) и Маша (Элен Касьяник), а по-хозяйски распоряжающаяся ими экскурсовод – Наташа. Из всех героев чеховской пьесы только эта рачительная мещаночка смогла пережить все российские катаклизмы и преспокойно перекочевать в наши дни.
Перед первым рядом, чуть выше голов зрителей, натянута веревка, отделяющая «музейный» мир чеховских героев от зрительного зала. Поначалу актеры действительно ведут себя как экспонаты, или как марионетки, хорошо знающие свою партию. Тузенбах (Илья Окс), впервые выходя на сцену, ложится на длинный деревянный стол, закутываясь в белый саван. Неважно, что Соленый убьет его только в последнем акте – за минувшие сто лет и он, и зрители успели выучить пьесу. Диковинная в своем изяществе Маша, начав вальсировать с Вершининым (Владимир Богданов), танцует совсем как заводная кукла. И вдруг, вовсе не по-кукольному, падает на стул, опустошенно глядя в зал. Молчаливая, таинственно улыбающаяся Ирина, до поры не вникающая в дела старших, оставшись одна, обращается к публике, словно прося помощи: «В Москву-у-у!».
Пьесу Чехова здесь намеренно превращают в балаган – с романсами о «березовой русской тоске» и цыганской пляской, устраиваемой только для того, чтобы эту тоску хоть на миг заглушить. Собственно, так же поступает со своими героями и Чехов – чего стоит его доктор Чебутыкин, в самые горькие минуты отделывающийся ничего не значащим: «Тара-бумбия, сижу на тумбе я…». В этом смысле спектакль удивительно верен духу Чехова.
Мона Лиза в обрывках кружева
Впервые Юрий Погребничко поставил «Трех сестер» еще в начале 80-х, на «Таганке». Его соавтор, художник Юрий Кононенко, обшил сцену ржавыми металлическими пластинами и уставил металлическими кроватями. Казалось, пьеса разыгрывается в казарме зеков, примерявших на себя роли чеховских героев (позднее Юрий Любимов подверг этот спектакль серьезной «редактуре» и выпустил собственную версию). В начале 90-х Погребничко повторил спектакль в своем театре, тогда еще «Студии на Красной Пресне».
Сегодня он ставит новую версию «Трех сестер» с выпускниками своего курса в Щукинском училище, дав им в помощь нескольких старожилов труппы. Прекрасная выучка его недавних студентов – лучшее доказательство того, что режиссура Погребничко не игры маргиналов, превращающих любую пьесу в ностальгический советский капустник, а сложившийся метод, требующий отменного актерского профессионализма.
Если излагать его вкратце, то с пьесой Чехова режиссер поступает так же, как когда-то Параджанов, в своих гениальных коллажах совмещавший, скажем, репродукцию «Моны Лизы» с обрывками кружева и газетными вырезками. Потому слуга Ферапонт, появляясь прямо из зала, толкует что-то про находку режиссера, про маленькую пенсию, которой даже на слабительное не хватает. Маша с Вершининым танцуют под заезженный романс, а в финале звучит «Тоmbe la neige» Сальватора Адамо. В любом другом театре это показалось бы пошлостью, но здесь смотрится изящной иронией.
Словом, чтобы поставить такой спектакль, надо быть Погребничко. Надо, чтобы актеры одним движением могли обозначить залихватский танец. Чтобы Наташа (удивительно музыкальная Екатерина Кудринская) так точно стилизовала кондовые интонации советских экскурсоводов, словно и впрямь пришла из нашего недавнего прошлого. Чтобы глаза актрис были так чисты, спокойны и загадочны, будто они не столько сестры Прозоровы, сколько Парки, плетущие нити судеб.
В прологе и финале спектакля на пустой сцене появляются три актрисы в расшитых шинелях – они заметно старше героинь и кажутся призраками, «зашедшими на огонек» из предыдущей версии спектакля. Они пьют чай или молчаливо прохаживаются по сцене. Впрочем, спектакль сделан так, что было не удивительно, если бы на сцену вышли три сестры с «Таганки». Или сестры Анатолия Эфроса. Или даже легендарные мхатовки. Честное слово, им бы тут понравилось.