Эпоха раздолбайства и безразличия

Герой нового романа Всеволода Бенигсена – писатель средних лет Максим Терещенко, получивший заказ на написание истории запрещенного в 1970-х литературного альманаха. Терещенко -- писатель не очень талантливый, да еще находящийся в поисках жанра. Такой зачин непременно вызовет зевоту, ведь последнее время чуть ли не каждый второй роман обязательно живописует муки какого-нибудь творчества. Однако Бенигсен, в предыдущей книге «Раяд» взявшийся за трудную «национальную» тему, на этот раз позволил себе расслабиться и превратить историю о поиске идеалов в комедию положений.

Как и в «Раяде», Бенигсен смонтировал два временных плана. Но если в прошлый раз «историческая» часть скорее утяжеляла повествование, то теперь главы о 1970-х и о сегодняшнем дне соревнуются, какая смешнее. Главный герой когда-то отлично усвоил правила существования в советской литературе. Но потом вдруг потерял хватку, чтобы так и не обрести ее вновь: «В общем Терещенко плюнул и написал, но вышло неискренне, а советские чиновники от литературы могли простить все, но неискренность чуяли за версту и не прощали. А в апреле 1985 года они с женой наконец получили разрешение на выезд. 8-го марта того же года они вылетели в ФРГ. 9-го марта прилетели в Израиль. А 10-го марта умер Черненко. Первым секретарем ЦК КПСС стал Горбачев, и началась другая эпоха. Началась, конечно, не сразу, но когда в 1986 году «пошел процесс» перестройки, ускорения и гласности, Максим взвыл. Такой подлости от судьбы он не ожидал».

Немного успокоившись в эмиграции, герой возвращается в Россию, где даже он, не лишенный маломальских идеалов конъюнктурщик не может обнаружить хоть какие-то закономерности: «Нормой жизни снова стала невнятица – вежливая, хамоватая, раздолбайски-пофигистическая, но, увы, непостижимая, ибо в ней не было ни смысла, ни логики». Эта невнятица и становится удобным фоном для описания комичных ситуаций, в которые то и дело попадает герой. То его обманывают с какой-нибудь поденной работой, то проваливается эпическая затея с написанием истории диссидентского альманаха «Глагол», то, встретив красивую и разбирающуюся в кино студентку, он обнаруживает, что та «никогда не слышала имени Магритта». После каждого такого случая он садится за роман, называя его то «Эпоха раздолбайства», то «Эпоха безразличия». Но даже если бы у него и вправду получилась книга, ее пафос точно не был бы оценен той, не познавшей Магритта, студенткой. А вот сам Бенигсен придумал для безвременья диагноз «ВИТЧ». Расшифровывается он как «вирус иммунодефицита талантливого человека». Такое словечко в качестве кульминации для всего романа звучит немного нелепо и даже напоминает попсовый «Духлесс» Сергея Минаева, но для той самой практичной студентки, а заодно и для потенциальной аудитории романа, получается в самый раз.

«Историческая» часть романа подана как сатира на диссидентское движение. Но уже с первых описаний секретного города, в который вместо обещанного Мюнхена завезли в конце 1970-х неугодных власти прозаиков, поэтов, драматургов и литературных критиков, становится понятно, что 37-летний Бенигсен, принадлежащий к поколению детей этих самых диссидентов, предпочитает даже не иронию, а именно незлой юмор. Вся история переезда литературной делегации с ее комическими мизансценами преподносится в духе юмористической прозы Искандера и Войновича. Чего стоит один, призванный охранять интеллигентов, майор Кручинин, который «не был солдафоном», и даже «более того, был убежденным либералом». Кстати, злодей образца 2000-х, циничный чиновник с криминальным прошлым Изя Зонц получился не то, чтобы менее достоверным, он со всем своим наглядным злодейством просто «вывалился» из общей, условной и эксцентричной истории. Эта условность уже смутила критика Марка Липовецкого. «Здесь никак не объясняется, почему бывшие диссиденты, оставшись наедине с собой, начинают насаждать советские и, более того, лагерные порядки», -- недоумевает он. Но не стоит понимать эту историю с «диссидентским концлагерем» столь буквально, речь тут, конечно, не о диссидентах. И даже не только о подчеркнутой автором разнице между «дарованием» и «серостью».

Секретный город, новые жители которого то ругаются между собой, то, напротив, так привыкают к «тюрьме», что уже не хотят оттуда выбираться, очень перспективная тема. Понятно, что интереснее было бы читать не о «Привольске», в котором соперничают критик Лев Миркин, поэтесса Буревич и другие авторы альманаха «Глагол», а о других, совершенно не исследованных в современной прозе закрытых сообществах и прочих дачных кооперативах. Но для того и существуют еще не окончательно добитые болезнью «ВИТЧ» писатели, чтобы хотя бы сделать заявку на некоторое обобщение.

Всеволод Бенигсен. «ВИТЧ». М.: АСТ, 2011.