«Пламенные революционеры» вновь востребованы

Те самые революционеры

Почти одновременно вышли романы двух классиков современной литературы, Василия Аксенова и Владимира Войновича. Обе книги появились в авторских сериях – «Остров Аксенов» и «Чонкин-проект», где старое и новое унифицируется единым оформлением. Так что читатели, не знающие назубок библиографию этих писателей, вполне могут поначалу принять «Любовь к электричеству» Василия Аксенова за свежий текст, а «Деревянное яблоко свободы» Владимира Войновича, к примеру, за сборник политических эссе.

Аннотация к роману «Любовь к электричеству» обещает «совсем не того Аксенова, которого мы знаем по «Коллегам» и «Звездному билету». На самом деле это как раз «тот Аксенов», поскольку роман был создан сорок лет назад. «Деревянное яблоко свободы» -- тоже давняя работа Владимира Войновича, несколько переработанная для нынешнего издания, о чем и сообщено в авторском предисловии.

Оба романа были написаны в конце 1960-х -- начале 1970-х для книжной серии «Пламенные революционеры». Потертые тома этой серии и сейчас можно отыскать в букинистических магазинах. Интернет-торговля предлагает даже весь комплект. Впрочем, тут стоит проявить осторожность, поскольку далеко не все «пламенные революционеры» сохранили для истории равную ценность.

Революционные авансы

Редакция «Политиздата» раздавала темы строго по списку. Причем об этом списке до сих пор ходят легенды. Так, известный прозаик Валерий Попов поначалу никак не мог угадать нужного персонажа: один был из запрещенных и присутствовал в перечне лишь для проформы; другой, напротив, отпугивал чрезмерной кровожадностью. В конце концов Попов взялся за «мексиканского разбойника» Панчо Вилью, но дальше аванса дело так и не пошло.

Юрию Трифонову достался Андрей Желябов, Василию Аксенову -- Леонид Красин, Натану Эйдельману -- Сергей Муравьев-Апостол, Булату Окуджаве -- Павел Пестель. В общем, авторы подбирались далеко не последние. Хотя и проходных произведений хватало.

Владимир Войнович, написавший о Вере Фигнер, полагает, что все это было затеяно «для отвлечения некоторых свободомыслящих писателей от злободневных тем». Впрочем, в том же предисловии к новому изданию Войнович уточняет, что именно «пламенная революционерка, о которой он писал параллельно с Чонкиным», помогла прокормить его семью. Писатель рассказывает, как выбрал героиню именно потому, что она хоть и террористка, но «не большевичка», и как потом подумывал, не вернуть ли все же аванс.

Действительно, обладателю яркого сатирического дарования явно нелегко давалось погружение в мрачную действительность народовольческой борьбы. «Двери с засовами, окна под сводами, Мертвая тишь полутьмы», -- такой примерный конспект биографии Веры Фигнер встречаем не только у Якова Полонского, но и у других классиков. Но Войнович как раз не решился сопровождать свою героиню в Шлиссельбург, где она провела в заточении 20 лет. Роман заканчивается судом и приговором, а затем следует небольшой финал из 1904 года. Так что все 89 лет жизни своей героини писатель исследовать не стал.

Начинается же «Деревянное яблоко свободы» со вполне бойкой стилизации с элементами любовной драмы и даже детектива, причем повествование ведется от лица будущего мужа Веры Фигнер, судебного следователя Алексея Филиппова. Это недолгое замужество, проходной эпизод в жизни будущей революционерки, отказавшейся от всего личного и семейного, Войнович расписывает чрезвычайно занимательно. При этом большая часть книги написана уже от лица собственно «автора» и основана на мемуарах самой Веры Фигнер.

Словно желая слегка раскрасить однообразное описание борьбы с царским режимом, писатель то и дело добавляет саркастических оттенков: то усложненного Достоевским Нечаева превращает в обычного воришку, то намекает на банальную неполноценность эмансипированных девушек. Впрочем, документальный материал, явно освоенный не до конца, берет свое. Кажется, что Войнович поневоле увлекается живописанием конспираторских будней героини.

Кульминационной становится запоминающаяся сцена, в которой одержимая нищенка Вера случайно встречает своего бывшего мужа, лощеного господина, счастливого семьянина в богатой енотовой шубе. Вместе они отчужденно сидят в ресторане и втайне жалеют друг друга.

«Звездный билет» для революционера

Василию Аксенову, в отличие от Владимира Войновича, достался менее «безопасный» исторический период: его роман «Любовь к электричеству» посвящен революции 1905 года. Главный герой -- Леонид Красин, инженер-электротехник и один из большевистских лидеров. В 1905 году Красин возглавил Боевую техническую группу при ЦК РСДРП, в обязанности которой входило изготовление бомб и экспроприация денег на нужды партии. Красин сам по себе колоритнейший персонаж: после революции успел поработать в немецком «Сименсе», вернулся и стал советским наркомом, а затем отправился работать послом СССР в Англии. От Аксенова он получил еще и своеобразный «звездный билет» и романтизированный образ.

Красин пьет вино с Саввой Морозовым, вместе с Лениным перекусывает лондонскими фиш энд чипс и мечтательно размышляет, как бы нам перегнать борзую Америку. Тем контрастнее смотрятся во второй половине романа следующие одна за другой сцены жестокой расправы с революционерами. Это несоответствие молодой Аксенов не пытался переосмыслить, а аккуратно смягчал щедрыми цитатами из тогдашней прессы и расплывчатыми диалогами вроде: «-- Неизвестно, батенька, куда повернутся события... -- Боязливость ваша, сударь, осторожность, извините, осточертевшая от татарского ига идут». 

Исправленному верить?

Нынешнее издание украшено фрагментом одного из интервью Василия Аксенова, в котором он утверждает, что выбрал Красина именно за его элегантность и дендизм. Мол, в отличие от Ленина, его герой не позволил бы себе всю жизнь носить «очень плохие костюмы». В одном из самых живых эпизодов романа уходящий от погони Красин прячется в питерском Пассаже и, вопреки законам конспирации, предписывающим переодеваться во что-то незаметное, покупает «преотличнейший макинтош песочного цвета и спортивную кепку с огромной пуговицей на макушке». Однако если внимательно перечитать роман, можно заметить, что и Ленин, с которым Красин гуляет по Лондону, тоже одет не так уж плохо.

Владимир Войнович специально для нового издания «Деревянного яблока свободы» внес некоторые изменения. Для начала он триумфально вернул на первую страницу слово «геморрой», которое в свое время не понравилось советским редакторам. Так что в нынешнем издании бывший свекор Веры Фигнер вновь получает возможность вылечиться от этого неприятного заболевания. Кроме того, Владимир Войнович добавляет пассажи вроде: «Между прочим, царская власть так же, как потом и власть советская, относилась к рабочим с большим доверием, чем к интеллигентам». Такие замечания, несомненно, осовременивают роман. Впрочем, писатель мог бы пойти и дальше и сразу подготовить свое «деревянное яблоко» к дальнейшим переизданиям, проведя параллели с более близким нам ХХI веком. Все равно потом придется доделывать.

Казалось бы, вопрос о том, не напрасно ли Владимир Войнович все же оставил себе аванс и написал про Веру, уже давно забыт. В советские годы «Степень доверия», а именно с таким названием вышла первая версия романа, все равно больше не переиздавали. В постперестроечное время он хоть и попал в собрание сочинений писателя, но не особо заинтересовал читателей, и даже литературоведы упоминали эту книгу вскользь.

В 1980 году Владимир Войнович был вынужден эмигрировать. А на прощание он сделал такое предсказание: тома Леонида Брежнева вскоре будут сдавать в макулатуру, чтобы получить книжку «Похождений Ивана Чонкина». Предсказание сбылось. Однако история на этом не закончилась. Книга, которую сам писатель считал не то чтобы «макулатурной», но все же держал подле «родного Чонкина» за «нелюбимую падчерицу»,  все же вновь оказалась востребована. И дело тут не только в рыночной конъюнктуре, которая, как можно убедиться, не сильно отличается от конъюнктуры политической. Насколько всем этим «пламенным революционерам» необходимо возведение нового книжного мавзолея наподобие 100-томной серии «Политиздата», решать историкам. Но сама идея борьбы с российской косностью вновь нуждается в талантливом слове, в достойной литературной оправе.