Марк Захаров дарит вторую молодость

Захаров вместо Ибсена

Автор первых в советском театре мюзиклов Марк Захаров и сегодня не утратил умения сочетать яркую, праздничную театральность с ироничным разговором о том, что происходит в нашем обществе. Пролог «Пера Гюнта» Марк Захаров ставит как пародию на свой легендарный спектакль 70-х «Легенда о Тиле»: парни пляшут под деревенскую гармошку, потом выбегают девки с корзинами. Из народной гущи вырастает новый ленкомовский герой, который продолжит дело Абдулова, Карченцова и Янковского - Пер Гюнт Антона Шагина.

Шебутной и неуемный, он ухитряется подстрелить в небе жирную селедку, кормит сельчан небылицами и не теряет озорной улыбки даже когда те окружают его с дубинами. Словом, этот Пер - родной брат русскому Петрушке и Иванушке-дурачку. Его энергией, обаятельным шутовством и отличной физической формой (он дерется, кувыркается и орет, вися вниз головой так, будто это и впрямь не живой актер, а кукла на пружинках) можно только восхищаться.

Он весьма современен в своей тертой кожаной куртке и предательски сползающих штанах. И вся ибсеновская история про героя, наделенного сверхсилами, но так и не решившего, на что их употребить, оказывается вполне сегодняшней и узнаваемой, расцвеченной типично ленкомовскими красками. Отлично исполненные песни и танцы поселян прерываются мрачным юмором Пуговичника (Сергей Степаненко), объявляющего Перу, что он – ошибка природы и должен «отправиться на переплавку». Разбавляют музыкальную часть еще и забавные перебранки Пера с его матерью Озе (Александра Захарова), которая клеймит сына серебристым, срывающимся голоском и тут же, не меняя интонации, принимается им восхищаться.

Разумеется, в этом «Пере Гюнте» нет ни следа от оперы Грига (хотя справа на сцене сидят музыканты, то и дело вплетающие в свои мелодии мотив песни Сольвейг). Да и от Ибсена остались только имена персонажей. Марк Захаров радикально переписал текст.

«Ожидает впереди дорога славы, я просто не решил, с чего начать», - произносит синеглазый шалопай. Не зная, на что себя употребить, он ввязывается во все подряд: крадет чужую невесту, обыгрывает в карты троллей и т.п.

Чем больше ему выпадает приключений, тем дальше от драмы Ибсена и тем тяжелее вникать в сюжет. Юношеский бунт Пера исполнен безупречной искренности, но текст сильно ему мешает. Вероятно, почувствовав это, Захаров в самых патетических местах заставляет героев переходить на норвежский язык.

С горским акцентом

Во втором акте, окончательно разделавшись с первоисточником, режиссер превращает Пуговичника в Мефистофеля, помогающего Фаусту, то есть Перу, изведать страсть в объятьях дочки горного короля (Анитра говорит с горским акцентом, а вокруг ходят люди с автоматами). Затем Мефистофель устраивает побег из психушки, где то ли главврач, то ли восточный деспот объясняет Перу, что бунтовать в нашей стороне можно, но только в отгороженных местах, а там – «хоть разорвитесь до прямой кишки…».

Как и положено в веселом, низком жанре, эта самая кишка упоминается в спектакле часто, так что зал почти все время хохочет и аплодирует, как это уже лет тридцать заведено на спектаклях «Ленкома».

Ближе к финалу Пер Гюнт, все такой же юный, но чуть менее пружинистый, замечает, что ему, должно быть, уже под пятьдесят, потом еще больше, потом - еще. Когда неумолимый Пуговичник все же тащит его на переплавку, он вырывается, чтобы навестить хижину своей возлюбленной Сольвейг. И тут зрителя ждет прямо царский подарок. У Ибсена Пера встречает старуха, прождавшая его всю жизнь и ослепшая от горя. Но герои мюзикла не ведают старости, поэтому Антона Шагина встречает юная Анастасия Марчук в белом платье.

Сюжет от этого не страдает, зритель перестает вникать в него еще в начале второго акта, а картинка получается очень красивая и с весьма приятной моралью: выходит, что можно бездарно тратить жизнь, гулять и бедокурить, а потом вернуться к любимой девушке и начать все заново. Прямо бальзам на наши измученные души, неудивительно, что зал визжит от восторга. В «Ленкоме» - опять успех.