Современное искусство хочет домой

На Первой московской биеннале современного искусства в 2005 году имелся специальный проект, посвященный «квартирным выставкам». Он был ретроспективным и с архивной точностью возвращал в атмосферу нонконформизма советских времен. Вынужденный расцвет квартирных выставок пришелся на 60-70-80-е, когда актуальным художникам просто негде было показывать свои произведения. В итоге стесненные обстоятельства (в том числе, и буквально -- Никита Алексеев, например, устраивал экспозиции в своей малогабаритной квартире) помогли возникновению ключевого для нашего искусства культурного феномена. В 00-х такой проблемы, очевидно, уже не существовало. Выбор пространств – галерейных или музейных – огромен. Тем не менее, постепенно сложилась новая тенденция. Художники и кураторы начали устраивать партизанские галереи и квартирные выставки. У искусствоведов новое веяние вызывало недоумение. То ли это движение началось из-за ностальгии, то ли это побег в частное пространство от идеологии и попсы. Современных официальных институций, даже самых демократичных, оказалось недостаточно, понадобилась новая степень свободы. Как объясняет художница Лиза Плавинская, которая только что вместе со своим другом, ресторатом Митей Борисовым провела у него дома камерную выставку, музейное пространство – для истории, галерейное – для денег, а квартирное – для чистого удовольствия.

Прямая речь

Лиза Плавинская: «Двухтысячные идут под лозунгом «скучно», но его надо правильно понять. Поколение не художников, а произведений, создавшихся после 2000 года, -- это первое поколение, которое не является революционным. Модернизм, очевидно, закончился, ничего нового создать нельзя. Но из того нового, что было создано в XX веке, теперь можно создавать что-то очевидное, не революционное. Я наблюдаю за произведениями, созданными после 2000 года, -- это очень красиво, но оно часто кажется глупым, или банальным, или наивным. 90-е годы -- это период концептуализма, который правильно может быть определен как неизобразительное искусство. Теперь мы перешли по другую сторону границы. У нас есть искусство, которое мало что обозначает, но зато оно правда изобразительное, оно тяжело вербализируемо. Поэтому искусство после 2000 года -- это искусство огромной свободы. Свободы от обязанности создавать что-то новое. Свободы от обязанности делать революцию. Теперь как раз можно насладиться. Но пока я не вижу ни у зрителя, ни у слушателя глубокого понимания, к какой степени свободы нас привело новое тысячелетие».