Пасторальный Мийо, психоделический Майкл Найман, ностальгический Пьяццолла, хрупкий Джон Кейдж… Креативные идеи исполнителей и юмористические эскапады организаторов. В Петербурге, в малом зале Филармонии под девизом «Китч, и не только» проходит ХХ фестиваль искусств «От авангарда до наших дней».
Тему китча в искусстве организаторы фестиваля попытались раскрыть на страницах красочного буклета, изобилующего яркими, но мало идущими к делу картинками: парочка лебедей, портреты Пушкина с митьками и без митьков, плакат «Накопил – машину купил». В густую мешанину текстов из Зощенко, Ерофеева, Ильфа-Петрова, стихов Саши Черного затесались и «Песня про несчастную любовь» Высоцкого, и отрывок из «Самоубийцы» Эрдмана. Впечатление такое, что составители сами не очень-то отчетливо представляют себе, что такое китч как эстетическое явление и каковы его социальные корни.
Всякие мелочи – информация об авторах, исполняемой музыке и самих исполнителях – напрочь ускользнули от внимания редакторов-составителей. Ну, действительно, кому может понадобиться справка о дате написания малоизвестного опуса Дариуса Мийо или биография уж вовсе неведомого питерской аудитории британского композитора Стюарта Макрая?
Впрочем, стиль работы этого фестиваля, как и принципы составления афиши, закладывались его основателем и бессменным художественным руководителем Игорем Рогалевым давно, и пребывают в неизменности, в которой есть даже что-то успокоительное.
На волне девяностых
Фестиваль возник в 90-е, когда на гребне революционных преобразований в сфере культуры в Питере появилось множество новых институций: детский театр «Зазеркалье», камерный театр «Санктъ-Петербургъ Опера», фестивали «Звуковые пути» и «Авангард», «Звезды белых ночей». В общем, тогда художественную инициативу мог проявить почти любой и имел шансы ее осуществить.
За прошедшую двадцатилетку культурные институции нового типа окрепли, обзавелись спонсорами, заматерели и обрели нерушимую легитимность, поделив музыкальное пространство Питера на ниши. «Звуковые пути» с самого начала позиционировали себя как некий облегченный слепок с Дармштадта, где проходит самый известный в мире фестиваль современной музыки, насыщенный радикальными экспериментами. Именно на «Путях» впервые прозвучал полный корпус фортепианных сочинений Крама, играли Ксенакиса, Штокхаузена, Лигети, Фелдмана, словом, огромный пласт послевоенной музыки, которая была под запретом в «совке».
Специфика «Авангарда» была иной. Он открывал широкой публике имена русских авангардистов: Рославца – отца русской додекафонии, Лурье – лидера эмигрантской русской композиторской школы, музыкальных футуристов Дешевова и Мосолова, создавших замечательные образцы советской «урбанистической» музыки в 20-30-е годы. На этом фестивале возвращали в концертный обиход незаслуженно забытые, но гениальные сочинения. Например, «Кантату к ХХ-летию Октября» Прокофьева на тексты классиков марксизма-ленинизма, звучавших в музыкальном изложении Сергея Сергеевича весьма двусмысленно, если не сказать ернически. Этот оттенок саркастической насмешки каким-то шестым чувством учуяли партийные цензоры, и кантата надолго исчезла из памяти и из концертных залов.
С шутками и прибаутками
В год своего двадцатилетия фестиваль «От авангарда до наших дней» решил опроститься, включив в концертные программы немного «искусства для масс». Поворот к китчу ознаменовался появлением в афише Пьяццоллы и шуточного концерта «Смеяться, право…» с участием Экспромт-квинтета и оркестра «Кронверк-брасс». Китчевость программ проявилась в музыке, подобранной по принципу: чем смешнее, тем лучше. Скажем, «Телефонная книга» Геннадия Банщикова – это музыкальный фельетон в духе «Крокодила». Продолжает заданный вектор и «Жалобная книга» -- моноопера Игоря Рогалева, и «Карусель» Елены Попляновой.
А еще в афише красуются «Марсианские народные танцы» Анатолия Королева, «Неблагородные и несентиментальные вальсы» для электроники Александра Бердюгина – пародия на «Благородные и сентиментальные вальсы» Равеля. Или еще того лучше: «Увертюра из оперы «Летучий голландец», сыгранная любительским оркестром у городского фонтана в 7 часов утра, с листа» -- сочинение Пауля Хиндемита, датированное 1925 годом. Уже из названия понятно, что запланированная какофония предстоит страшная.
Если же отвлечься от юмористической репертуарной линии, то очевидно, что в год юбилея фестиваль расстарался и представил особенно завлекательную программу. За 10 дней в разных залах прозвучат десятки незнакомых или малоизвестных сочинений. В глазах рябит от имен и названий. Заявлены опусы Штокхаузена и Кейджа, минималистов Стива Райха и Майкла Наймана. Уж не говоря о традиционном «джентльменском наборе»: Шостакович, Прокофьев, Стравинский, Хачатурян, Шнитке, Щедрин. Один из концертов назван совсем уж затейливо: «Шахматы Шенберга: игровые стратегии в новейшей музыке и литературе». Этот концерт в Шереметевском дворце полностью отдан на откуп композиторской молодежи: «Игра в го» Анны Михайловой, «Камень, ножницы, бумага» лауреата композиторского конкурса «Шаг влево» Сергея Хисматова и Анны Корсун, «Карамболь» Александра Махнева – всего восемь авторов. В самый разгар фестиваля запланировано сугубо серьезное мероприятие, круглый стол на тему «Соцреализм: искусство или китч».
Панорама века
Открытие прошло в малом зале Филармонии, самой гостеприимной в городе площадке для фестивалей разной жанровой и исторической направленности. Концерт вышел удачным: интересная музыка, цельная композиция, блистательный состав участников. Всех музыкантов, без изъятья, отличал высочайший профессионализм, вкус к исполнению современной музыки, четкое слышание и умение выигрышно подать незнакомый опус. Пианист Игорь Урьяш, например, музыкант уникальный. Недаром с ним так любил выступать Росторопович. Его дар аккомпаниатора и солиста поистине универсален. Урьяш с ходу включается в программу любой сложности. Умеет за три дня разучить с партнерами новое сочинение и сыграть его так, будто играл годами.
Вот и в этот концерт Урьяш «вводился» в спешке. Не приехала британская пианистка. Урьяш демонстрировал чудеса быстрой реакции, великолепных навыков читки с листа и безупречной техники с невозмутимостью буддийского монаха. Его уверенность транслировалась другим участникам концерта, все чувствовали себя спокойно с ним -- замечательные скрипачи Сергей Левитин и Владислав Песин, кларнетисты Адиль Федоров и Виктор Кулык, певица Олеся Петрова, альтист Константин Боярский и виолончелистка из Риги Кристина Блаумане. Все, в разных сочетаниях, выступали с Урьяшем. Фактически, программа представляла сжатую панораму ХХ века со спорадическими включениями ХХI. Фортепианное трио Дариуса Мийо было написано в 1936 году, Ноктюрн для скрипки и фортепиано Кейджа – в 1947, Третий струнный квартет Наймана – в 1990, а сюита Стюарта Макрая – совсем недавно. Первый концерт фестиваля был практически полностью сформирован самими исполнителями. Воля организаторов выразилась лишь во включении в афишу «Пяти романсов и вокализа» Игоря Воробьева, петербургского композитора, «второго лица» фестиваля, верного соратника и в прошлом ученика Игоря Рогалева.
Романсы представляли собой сладенькую водичку, меланхолические поливы, нечто среднее между Рахманиновым и Свиридовым. Таких подражательных вокальных циклов, изъясняющихся на мертвом языке, за время существования Союза композиторов написано вагон и маленькая тележка. Отчасти слащавую музыку романсов оправдывало посвящение «памяти Валерия Гаврилина» (который, к слову, писал очень демократично, но без приторности, куда ярче и самобытней). Зато идеально отвечали романсы и девизу фестиваля.
Квартет Наймана – бесконечный, выстроенный в форме фактурных вариаций с взвивающимися истошными подголосками второй скрипки и неотступным остинатным басом – постепенно погружал в состояние «измененного сознания». Музыкальное время будто застывает относительно времени реального, а слушатель, как будто проснувшись, остро переживает каждый момент бытия. Психоделическое воздействие квартета Наймана стало неожиданным и приятным подарком. Так бывает, когда музыканты исполняют минималистическую музыку увлеченно и правильно.
Открыло концерт идиллически светлое, прямо-таки пасторальное Трио Мийо. Во второй части вступили в лиричный дуэт-диалог скрипка и кларнет, к ним тактично присоединился рояль. Вместе они отправляли воображение в умиротворенный вечерний пейзаж. Пять кратких частей -- моментальные зарисовки, свежие, упругие, жанрово определенные. Трио удачно оттенил печальный и прозрачный Ноктюрн Кейджа, то ломкий, то мягкий.
Старт фестиваля оказался весьма впечатляющим. И заслуга в этом – самих музыкантов, среди которых нашлись продвинутые, сведущие в актуальном процессе люди. Руководитель же феста Рогалев инициативам исполнителей вовсе не препятствует, грамотно верстая из них свою афишу.
