Питерская «Богема» не ищет новых путей

Традиционная «Богема»

«Богема» в репертуаре камерного театра пополнила список пуччиниевских опер, среди которых уже значатся «Тоска», «Чио-Чио-сан», «Джанни Скикки» и «Сестра Анжелика». Спектакль ловко вписали в крохотную сцену Белого зала в особняке фон Дервиза, в котором с 2003 года обитает театр. Впрочем, если разобраться, «Богема» -- камерная опера, и малая сцена ей – не помеха. Здесь важны психологически достоверные детали, а герои поданы как бы крупным планом. В «Богеме» действует всего шесть персонажей (если не считать двух второстепенных). Хор возникает лишь во второй картине – той самой, где беспечно кутят в кафе богемные друзья, посреди рождественской уличной кутерьмы.

В камерном театре, где хора как такового нет, хоровые сцены решаются как ансамблевые. Это не вынужденная мера, а эстетически оправданный прием. И без многолюдного хора на миниатюрной сцене кажется тесно и празднично: гремит оркестр, ведомый темпераментным Александром Гойхманом, а молодые певцы стараются соответствовать поставленным режиссерским задачам и при этом прилично спеть свои партии. Возраст фактический и возраст сценический в данном случае счастливо совпадают, и это – несомненное достоинство спектакля.

Александров, вопреки ожиданиям, сознательно отказался от ультраавангардных, шокирующих трактовок и приемов. Он показывает историю, которая может произойти и происходит во все времена. Постоянный партнер Александрова, художник Вячеслав Окунев поддержал идею, создав абсолютно традиционный интерьер. Все привыкли видеть в «Богеме» потрепанную софу, колченогий стул, продавленное кресло, мольберт и непременно чадящую буржуйку в центре. В комплекте также -- расстроенное фортепиано и трескучая пишущая машинка. Нет только привычного окна в потолке. Зато есть винтовая лестница, ведущая непонятно куда, то ли на крышу, то ли в верхнюю комнату. Лестница и буржуйка – главные элементы сценографии. Буржуйка – привязывает к быту, лестница ведет к мечте и творчеству.

Шедевр раннего Пуччини стал сочинением, без которого не обходится ни один оперный театр в мире, ни большой, ни малый. Секрет невероятной популярности «Богемы» в том, что она заставляет воспоминать то время, когда мир казался светлым и ярким, люди – дружелюбными, а впереди была широкая дорога жизни. Флёр юношеской мечты окутывает музыку «Богемы». Именно в ней Пуччини нашел подкупающе личную, почти интимную авторскую интонацию. История трагична – кроткая Мими, возлюбленная поэта Рудольфа, умирает от чахотки у него на руках в нетопленой стылой мансарде. Оркестр в момент ее смерти умолкает на страшной паузе, а потом разражается отчаянным рыданием. И тут наступает катарсис. Он наступает всегда. Даже если пели не слишком хорошо; даже если постановка оставляет желать лучшего. Такая уж это опера.

На эмоции в «Богеме» не скупятся. Героев швыряет от экзальтированного счастья до приступов ревности и отчаяния. Лихорадочно пишут стихи – и тут же сжигают рукопись в печке, чтобы согреться. Устраивают шуточный поединок – окаменевшая селедка против кочерги, а потом погружаются в уныние при виде умирающей Мими.

Парный кастинг

Молодые артисты, подобранные Александровым для исполнения главных ролей, справились не то чтобы блестяще, но в пределах нормы. Актеры составили контрастные пары. Хрупкая брюнетка Мими (Евгения Муравьева) выглядела более несчастной рядом с эффектной корпулентной блондинкой Мюзетой (Евгения Кравченко) – по задумке режиссера, вульгарно-развязной бабенкой с манерами деревенской шалавы. «Умственного» очкарика Коллена (Валентин Аникин) дополнял жизнерадостный великан Шонар (Евгений Баев). Лирик-мечтатель Рудольф (Евгений Наговицын) и долговязый нервный холерик Марсель (Алексей Пашиев) объединились по принципу Пьеро-Арлекин.

По качеству голоса и свободе звуковедения больше других радовал Пашиев. Вполне непринужденно, заполняя маленькую сцену собою до отказа, держался и Баев. Что до исполнителя главных партий, то Муравьевой не хватало порывистой страсти в голосе, она казалась смущенной и скованной не по роли, а по жизни. Небезупречно провел в вечер премьеры свою партию и тенор Наговицын. У голоса был «зажатый» тембр и форсированное звучание.

В истории театра «Санктъ-Петербургъ Опера» премьера «Богемы» стала симпатичным эпизодом, никаких новых смыслов и горизонтов не открывшим. Постановка аккуратно вписалась в расхожий репертуар «про любовь» где-то между «Травиатой» и «Поруганием Лукреции», пополнив коллекцию «хитов», собранных Александровым на сцене очаровательного театрика, обильно украшенного лепниной в стиле рококо. Кстати, в начале прошлого века в нем как раз располагался богемный театр-ресторан, в котором ставил свои скетчи Мейерхольд, скрывавшийся под псевдонимом Доктор Дапертутто.