Русская тема в новых романах европейских писателей

Некоторые французские сочинители уже оценили возможности российского книжного рынка и не раз наезжали к нам с гастролями. Хотя внешне баланс франко-русских литературных связей более или менее сохраняется и вслед за премиями нашим лучшим переводчикам с французского появилась наконец награда для лучших переводчиков русских книг на французский, все-таки пока в Москве больше читают парижских авторов, чем в Париже -- московских. Наверное, Фредерик Бегбедер, когда писал свой бурлескный роман о русских впечатлениях, как раз хотел показать именно то, что хотели бы прочитать о России его соотечественники. Бегбедеровский «Идеаль» довольно бойко тиражировал штампованные сведения о новых русских, не забывая при этом о солидных порциях развесистой клюквы. Отношения этого автора с Россией иначе как интрижкой не назовешь. Но ведь существует и пример настоящего романа.

Французский роман с Россией

Прозаик Антуан Володин подкрепил серьезность своих намерений тем, что выбрал в качестве псевдонима русскую фамилию. Исследователи гадают, хотел ли он стать однофамильцем российского драматурга Александра Володина или же намекал на наших Владимиров, от Ленина до Маяковского и Набокова. Просто удивительно, что такого автора у нас до сих пор не переводили. Наконец знакомство все-таки случилось. Вышел роман Антуана Володина «Малые ангелы».

[v1]

Русский след в этом магическом романе очень прихотлив, как прихотлива и его форма: 49 глав, которые автор называет наррацами, или прозаическими экспериментами, перекликаются по зеркальному принципу. Первая глава рифмуется с последней, вторая -- с предпоследней, и так далее. В каждой появляется новый персонаж со странным именем: писатель Фред Зенфль, коммунистка Варвалия Лоденко, оплакивающая гибель Артема Веселого Марина или воссозданный 300-летними старухами наследник революционных идей Вилл Шейдман. Конечно, выбрать для таких героев место на земле не так легко, ведь пришли они к французскому фантазеру прямиком из русской прозы ХХ века с рекомендацией от Андрея Платонова. Так что Антуан Володин разместил их где-то на просторах Восточной Сибири. Правда, время повествования еще более условно: возможно, это даже ХХI век, но уже после глобальной катастрофы.

Идеализм после катастрофы

Причем этот апокалипсис нужен автору не столько для того, чтобы оплакивать человечество, сколько для того, чтобы вспомнить об одной общей для русских и европейцев ошибке, а именно о «непристойной катастрофе, которую являет собой поражение революционных идеалов ХХ века». Конечно, в романе не все так просто, и дело тут отнюдь не только во французском интеллигентском левачестве или застарелом комплексе вины. Однако в «Малых ангелах» действительно совсем неожиданно обнаруживаются идеалистические ростки, которые в нашей словесности уже давно оказались задавлены либо тотальной иронией, либо имперским пустословием.

«Наррацы» с трудом поддаются пересказу, но чего не отнимешь у Антуана Володина, так это изобразительности, и тут он наследует традициям Шарля Бодлера. Каждый из небольших эпизодов, будь то фантасмагорическая сцена, в которой герои на корабле принимают роды у трех белых медведиц, или пламенная социалистическая проповедь древней старухи, сразу вгрызается в память.

Словарь писателей

При всей огромной конкуренции, которая существует на издательском рынке, некоторые авторы любят придумывать несуществующих писателей и даже делятся с ними частичкой своей славы. У Антуана Володина таких вымышленных коллег сразу несколько. Причем его выдумки порой принимают всерьез, в том числе и русскую писательницу Марию Судаеву.

[v2]

Знаменитый сербский прозаик Милорад Павич в новой книге «Бумажный театр» тоже представил свою русскую протеже по имени Екатерина Тютчева. И это тоже вымышленный персонаж, наделенный яркой биографией: Тютчева родилась в Нью-Йорке в семье русских эмигрантов, изучала историю искусств в Швейцарии и в конце концов приехала в Россию, чтобы работать смотрителем Музея Льва Толстого в Ясной Поляне. Возможно, таким вот ироническим образом Павич намекает на то, что наследию классиков требуется очередная прививка европейской словесности.

Мировой рассказ с сербской усмешкой

Культовый сочинитель, кажется, переиграл уже во все литературные игры: у него были роман-кроссворд, роман-клепсидра и роман с сотней вариантов финала. Подзаголовок «Бумажного театра» -- «Роман-антология, или Современный мировой рассказ». И хотя именно русская литература для Павича, переводившего Пушкина, значит многое, все же в новой книге Екатерина Тютчева -- одна из 38 персонажей, а Россия занимает ровно столько же места, сколько, к примеру, Франция или Аргентина.

В каждой из почти четырех десятков стран Милорад Павич поселил по одному вымышленному автору, и каждому он придумал по рассказу. Итальянка у него повествует о Данте и Боккаччо, чех -- о Кафке и Гашеке. Впрочем, писатель не слишком усердствовал в воссоздании национального колорита, и за любым автором, будь то японец Мияке Тоширо или финн Карло Кекконен, маячит хорошо знакомая поклонникам Павича сербская усмешка.

В биографической справке каждого из этой писательской команды обязательно указано, что он публикуется в тех же издательствах, что и сам Милорад Павич. Так что, скорее всего, замысел книги родился, когда автор почитаемого во всем мире «Хазарского словаря» очередной раз любовно рассматривал список своих переводов на разные языки. «Бумажный театр» можно назвать романом-библиографией. А своим российским, как, впрочем, и всем остальным коллегам автор может лишь пожелать такой же, как у него, популярности, которая приносит дивиденды и спустя годы после написания главных книг.