В Авиньоне закончился 64-й Международный театральный фестиваль. Одним из главных его событий стал спектакль Кристофа Марталера «Защита от будущего».
Марталер осуществил эту постановку пять лет назад в Вене, причем не в театре, а в актовом зале знаменитой психиатрической клиники Отто Вагнера. В Авиньоне играли в старом колледже Шамфлери, закрытом на летние каникулы. Перед началом зрители с удовольствием прогуливались по темному прохладному парку во внутреннем дворе школы. И только изредка поглядывали на установленный при входе монитор, транслировавший подробную историю венской клиники. Во время войны там вроде бы велись какие-то опыты на пациентах, но клиника душевнобольных всегда дом скорби, так что в этот рассказ, казалось, можно и не вслушиваться.
Гуманный каннибал
Потом публику пригласили в актовый зал, посадили за столы, крытые несвежими бумажными скатертями. Такое впечатление, что совсем недавно здесь был праздник, на полу -- серпантин, на чашках -- свежие следы кофе, всюду рассыпаны крошки. У рояля сгрудились обитатели клиники -- это типичные персонажи Марталера, недотепы в старомодных костюмах, не по возрасту ярких платьях и кружевных чулочках (так обычно одевают детей на утренник). Едва публика рассаживается, как актеры, нетерпеливо подгоняя друг друга, начинают концерт: поют и читают доклады. Неуклюжий толстяк и крупная дама в мини пытаются повесить на стену липучку для мух, суховатый старикан читает воззвание о помощи детям Таиланда, пострадавшим от цунами, и без паузы переходит к статистике: сколько в Германии рождается идиотов, как влияет на это генетически модифицированная еда и т. д. Потом вдруг зачитывает письмо какой-то женщины, чей сын заболел перед войной полиомиелитом, был отдан родителями в клинику Отто Вагнера, где вскоре умер. «Хайль Гитлер!» -- заканчивает мать свое благодарственное письмо врачу, не спасшему ее мальчика. В это время между столами бегает актер в карнавальной маске и, выхватив микрофон, веселит публику анекдотами про гуманного каннибала, который ест человечину только ножом и вилкой.
Под маской
Все это не столько смешно, сколько горько -- так же как общение с психически больными, которые иногда говорят вполне здравые вещи, но потом как взглянешь им в глаза... Именно такие, пронзительные и напряженные, взгляды у персонажей спектакля (как режиссер добивается от актеров такого правдоподобия -- загадка). Когда их удушливый бред, перемежающийся отличным исполнением мелодий Шуберта, Антона Веберна и Альбана Берга, сгущается в зале почти до ощутимой взвеси, концерт обрывается и зрителей приглашают на улицу. Пациенты снуют по парку, играют на духовых и тревожат публику, выкрикивая даты жизни обитателей клиники -- большинство начинается в 1930-х и обрывается в 1940-х. В темном парке звучит рояль, из динамиков ему вторит детский хор. На гравии валяются игрушки, в раковинах -- зубные щетки, украшенные динозаврами и Белоснежками, а в раздевалке стоят детские ботиночки. И когда все это видишь, охватывает какая-то непонятная, нестерпимая тоска, прямо ком подкатывает к горлу. Но путешествие по пустому колледжу продолжается: детская столовая, на маленьких столиках -- вазочки с засохшими цветами, кабинет директора со списками реальных фамилий учащихся. Но в дверных проемах сидят актеры, с шизофренической тщательностью читающие трактат об асоциальности цыган или что-то в этом роде. В общем, когда, изрядно побродив по зданию колледжа, возвращаешься в актовый зал, где вместо столов теперь стоят обычные зрительские ряды, дикий смысл происходящего становится ясен.
В годы Второй мировой войны в клинике Отто Вагнера практиковали эвтаназию -- уничтожали детей, которые, на взгляд нацистских врачей, были неполноценными. Финальная часть спектакля -- цепь монологов, в которых медсестра и медбрат торопливо, буквально выплевывая из себя слова, рассказывают о том, как и почему они делали детям смертельные инъекции. А потом, снова сгрудившись вместе, герои поют колыбельную со словами «Боже, храни мою малютку». И когда напряжение в зале становится нестерпимым, вдруг напяливают на лица маски детей. Пианист в такой же маске играет что-то печальное и прекрасное. Под эти звуки стайка детей разбегается по залу, гулко стуча каблуками, потом они пугливо жмутся друг к другу, кто-то падает, те, что покрепче, оттаскивают слабых -- и так без конца.
И пока это происходит, успеваешь разглядеть, что маски повторяют черты лиц актеров. Потом замечаешь в этих чертах приметы болезни Дауна, а потом вдруг видишь, как, собственно, похожи эти лица-маски на лица сидящих в зале, даже на твое собственное. А тем временем персонажи в масках по очереди корчатся в судорогах и наконец замирают.
