Болгарские дивы победили в себе славянскую душевность

Жанр для лучших из лучших

Подбор исполнителей для лидерабендов -- дело тонкое, требующее от интенданта чутья и деликатности. Не каждый вокалист способен в течение двух с половиной часов не то что удерживать внимание зала, но ежеминутно поражать и радовать, превращая пение в моноспектакль. Подобную психологическую нагрузку выдержит далеко не каждый. Поэтому в Мюнхене стали популярны наряду с лидерабендами и дуоабенды -- вечера на двоих, на которых дуэты соседствуют с романсами и песнями. В этом году Duoabend объединил двух болгарских оперных див, без которых совершенно немыслимо представить оперную жизнь в Европе в последние десять лет. Речь идет о сопрано Крассимире Стояновой и меццо-сопрано Веселине Казаровой.

Однако их выступлением программа песенных вечеров на Мюнхенском фестивале отнюдь не исчерпывается. В очаровательном, выдержанном в стиле мюнхенского Сецессиона Принцрегентен-театре спела оригинальную программу, составленную исключительно из греческих песен, легендарная и неукротимая 66-летняя Агнесс Бальца. А на следующий день там же, в богато украшенном росписью и декором a la antic зале, пустилась во все джазовые тяжкие эстетка и умница Ангела Деноке, еще одна популярная в Мюнхене оперная певица. В ее мюнхенском послужном списке -- партии Мари из «Воццека», Саломеи из одноименной оперы и Маршальши из «Кавалера роз».

Под занавес фестиваля состоится лидерабенд Йонаса Кауфмана -- тенора номер один в Германии, главного любимца и кумира мюнхенской публики. Только что Кауфман спел с бешеным успехом титульную партию в «Лоэнгрине» на открытии фестиваля Вагнера в Байройте; а до того несколько раз подряд исполнял партию Каварадосси в премьерной постановке фестиваля -- «Тоске» Пуччини. Огромная оперная нагрузка не помешала ему подготовить лидерабенды в Мюнхене и Зальцбурге.

Жанр лидерабенда предполагает наличие утонченной вокальной манеры, изысканного вкуса, музыкальности, тактичную подачу звука и подчеркнутое внимание к мельчайшим деталям нотного текста. Певец должен владеть особыми навыками камерного пения, которые диаметрально противоположны навыкам оперным. В опере партии масштабны, характеры смачно выписаны, а роли размазаны на три, а то и четыре часа, что длится спектакль. Кроме того, в спектакле певец на сцене не один, рядом всегда партнеры, готовые оттянуть внимание на себя, есть ансамбль, есть поддержка дирижера и оркестра, наконец. Внимание публики делят и вокал, и декорации, и собственно сюжет.

Во время лидерабенда певец стоит на сцене один возле рояля, нет никакой отвлекающей мишуры. Петь в такой обстановке по-настоящему страшно. Лидерабенды требуют невероятных затрат психической энергии. Вот почему на них решаются самые сильные, уверенные в себе, известные исполнители, как, например, один из лучших камерных певцов нашего времени Томас Хэмпсон, или та же Решманн, или еще одна звезда мюнхенской сцены -- Аня Хартерос, ей предстоит в этом сезоне провести свой первый лидерабенд в Зальцбурге.

Есть известная сложность и в составлении программы песенного вечера. Программа должна нести некий message. И этот message должен удовлетворять неким массовым, порой не вполне даже осознанным ожиданиям публики. Скажем, в России и Германии прекрасно воспринимаются песни Шуберта, Шумана, Брамса, Вольфа, Малера. То же можно сказать о романсах Чайковского и Рахманинова, потому что русская романсовая традиция очень многое взяла от немцев. Показательный пример -- концерт Анны Нетребко в Зальцбурге в прошлом году: она пела только Чайковского и все прошло на ура.

В Мюнхене вокалистки исповедовали диаметрально разный подход к составлению программы. Болгарские певицы всячески заверяли аудиторию в своей принадлежности к обобщенно-европейскому контексту -- звучала музыка Шумана, Пуччини, Брамса и Чайковского. Агнесс Бальца, напротив, решила познакомить мюнхенскую публику с песнями своей родины -- Греции. Она сознательно подчеркнула свою национальную идентичность, с чувством, резким гортанным голосом исполнив простенькие песни Микиса Теодоракиса, Ставроса Ксарнакоса и Меноса Хаджидакиса. Разность подходов была психологически мотивирована: выходцы из Восточной Европы, как правило, стараются дистанцироваться от происхождения, влиться в европейское сообщество на равных и раствориться. Уроженцы из стран, никогда не входивших в социалистический лагерь, поступают ровно наоборот: всячески подчеркивают свою особенную родовую принадлежность, ощущая себя носителями и пропагандистами уникальной и самобытной национальной культуры.

Холодные болгарские дивы

Болгарские дамы вышли на сцену Баварской оперы по-разному. Впереди, гордо подняв голову, элегантная, блещущая зрелой красотой Крассимира Стоянова. За нею, слегка потупясь и сутуля плечи, следовала высокая Веселина Казарова. Многолетняя привычка Веселины петь травестийные партии -- Руджеро в «Альчине», Ариоданта в одноименной опере Генделя, Идаманте в «Идоменее» Моцарта, Орфея в опере Глюка, Нерона в «Коронации Поппеи» Монтеверди -- наложила несомненный отпечаток на ее внешность и пластику: в облике певицы сквозило что-то мальчишечье, какая-то подростковая угловатость движений. Крупной и резкой лепкой лица она даже напомнила Ди Каприо.

Фанатов Казаровой несть числа, они готовы лететь за своей любимицей хоть на край света, лишь бы еще раз услышать ее низкий, с придыханиями голос, насладиться своеобразной манерой рвать музыкальную фразу, подавая звук с миллисекундной задержкой откуда-то из глубин организма.

К необычному тембру Казаровой нужно привыкнуть, а привыкнув -- оценить. К серебристо-звонкому, гибкому сопрано Стояновой привыкать не нужно. Оно покоряет с первой же ноты. Любимая певица Мариса Янсонса, весной она с блеском солировала в Реквиеме Верди, исполненном в Берлине и затем на Пасхальном фестивале в Зальцбурге, под управлением Янсонса, в будущем сезоне будет петь партию Татьяны в новом спектакле по «Евгению Онегину» Чайковского в Амстердамской опере. И за пультом оркестра Концертгебау, конечно же, будет стоять его шеф -- Марис Янсонс.

Впрочем, список ангажементов певицы длинен. Крассимира поет в Нью-Йорке, Вене, Цюрихе, Вашингтоне, Зальцбурге, Гамбурге, Барселоне...

Без романтических порывов

С самого начала вечера -- с двух дуэтов Шумана -- обнаружилась странность, прохладная отстраненность интерпретации. Романтические порывы аннулированы. На первый план вышли аристократическая сдержанность и отточенное совершенство исполнения. Слегка потеплел колорит лишь в сольном исполнении Крассимиры Стояновой арий Пуччини. И вновь интонация охладилась, когда вышла Веселина и стала петь песни Брамса. В шутливой песенке-дуэте «Сестры», заключавшей первую часть концерта, без лукавой смешливости было не обойтись, так что с певиц на минутку слетела сковывающая их, как панцирь, чопорность.

Второе отделение было отдано романсам и дуэтам Чайковского. Сначала чувствительный «Уж вечер» из «Пиковой дамы». Пианист Хендрик Шпрингер старательно и жизнерадостно цокал по клавишам, подражая сухому бренчанию клавесина. Никакой элегической томности, весь аккомпанемент -- басы, аккорды -- игрался отрывисто, безо всякой связности и плавности. Из штрихов преимущество отдавалось подпрыгивающему, а это совсем не тот тип звукоизвлечения, который предполагался Чайковским в его романсах.

Эмоции певиц не растекаются плавной волною, но держатся в узде, словно зажатые узкими краями канала. Даже фирменные чайковские rubato (оттяжки, нерегулярная пульсация ритма) выверены до микрона. Спонтанность изгнана за пределы жестко регламентированного песенного рая.

То, что болгарские певицы, учившиеся в Пловдиве и Софии, именно так поют Чайковского, еще больше усугубляло странность вечера. В Софии учили русской музыке примерно так, как учат в Москве и Питере. Музыку Чайковского братья-славяне слышат и воспринимают так же, как и мы.

Уже в следующем дуэте -- «Рассвете» -- интерпретационный замысел стал проясняться. Певицы взялись передразнивать свойственную Чайковскому элегичность, иронично остраняя славянскую теплоту вокального высказывания, его задушевную распевность. Но тем самым невзначай лишили музыку Чайковского ее главной ценности -- пронзительной, щемящей интонации.

И все-таки обе пели хорошо. Стоянова, пожалуй, чуть теплее и ближе к Чайковскому, чем Казарова. У нее выходило почти без акцента, чего о Веселине не скажешь. И лишь в дуэте болгарского автора, спетом на бис, обе наконец позволили себе обнажить чувства. Протяжные, извилистые, полные восточной экзотики мелодии дуэта вытащили на свет ностальгическую грусть по стране, тоску по которой обе так умело скрывали.