Современному искусству не чужда домовитость

Экспозиция французской «золотой львицы» -- Мессаже обладатель приза Венецианской биеннале 2005 года -- организована в рамках культурной программы «Год Франции в России» и при поддержке CultureFrance и московского Мультимедиа арт музея.

Почти своя

Наши околоконцептуальные художники должны принять Аннетт Мессаже как свою. Иные ее работы, как огромный постер, выставленный в уличной витрине фонда «Екатерина», вполне подошли бы для прошедшей в Третьяковке выставки московских концептуалистов «Не игрушки!». Два смешных человечка, которых художница собрала из канцтоваров – из мячиков-глобусов, ластиков и карандашей, -- сидят на кипах книг и, видимо, готовятся если и не к глобальной, то к окончательной разборке. Проблемы то ли геополитики, то ли рокового любовного треугольника (третий человечек тушкой уже лежит между ними) Аннетт Мессаже объясняет на пальцах посредством игры. Другие ее инсталляции и объекты, почти что фрески–фотоувеличения «Химеры» и почти что трофеи живодеров -- «Шкурки» (синтетические, конечно, по понятным причинам), легко можно было представить себе на недавней московской же выставке «Хоррор/Убежище».

Игровая (или игривая?) борьба с фобиями – излюбленное и навязчивое занятие наших современных художников. А по тому, как щедро француженка сопровождает свои работы рукописными текстами, выведенными карандашами прямо на стенах галерей, как она смешивает рукоделие и домоводство с оккультными практиками и эзотерикой вообще, ее можно было бы зачислить в почетные члены московского концептуализма, который с легкой руки Бориса Гройса принято называть «романтическим».

Радикальные девушки

Романтической художницей Аннетт Мессаже была с самого начала. Что для нее означал революционный май 68 года, она особо не распространяется. Но догадаться несложно. До той поры во французском послевоенном современном искусстве «амазонок авангарда» было совсем немного. На памяти, пожалуй, лишь одна – Ники де Сан-Фаль, аристократка по происхождению, подруга неодадаиста, «безумного механика» Жана Тенгели. Она была «гаврошем» в хипповских джинсах, лепившим из полиуретана огромных неолитических сексуальных баб типа «Нана» и расстреливавшим из винтовки бутылки с красками. О ней можно было бы, если чуть отвлечься от требований политкорректности, сказать: бой-баба.

Но в начале 1970-х пришла другая генерация – так сказать, поколение рискованных, но чувственных демуазель, которые не побоялись заявить: они, конечно, нежные и хрупкие создания, но могут и оспорить право мужчин/самцов на радикальность высказывания. К примеру, Джина Пан устраивала опасные для здоровья и даже жизни перформансы: стояла на узком карнизе пятиэтажного дома, вылизывала осколки стекла и т.п. Мадемуазель Орлан (таков ее артистический псевдоним) играла роль, пользуясь «ждановскими» терминами, роль полублудницы-полусвятой, раздавая платные поцелуи любому зашедшему в музей или в галерею зрителю. А уж потом были «новые француженки» -- Софи Каль, Тания Муро, Гонсалес-Ферстер etc. Аннетт Мессаже на этом фоне и в ту эпоху выглядела не особо броско, как, скажем, некогда Ольга Розанова, о которой в 1920-е годы писал критик Абрам Эфрос: «Она была тихой мышкой русского авангарда», -- не подозревая о том, что на самом деле она была главной его амазонкой.

Аннетт Мессаже не стала отъявленной акционисткой, так сказать, боди-артисткой. Хотя она и подвергала свое тело различным истязаниям – наносила порезы, укладывалась в гипс, срезала кожный покров. Есть фотодокументация «Добровольные муки», которая демонстрировалась в парижской галерее Лааж-Саломона в 1972 году. Смотреть на эти снимки без боли просто нельзя.

Рукодельная натура

Впрочем, это было еще время Мессаже до настоящей Мессаже (есть же Малевич до Малевича или Матисс до Матисса). Однако от этих артистических ужасов московские зрители избавлены. Понимание своего «мессажа» пришло к художнице несколько позднее. Почти что выпускница парижской Школы прикладных и декоративных искусств (она ее не закончила), знакомая всех продвинутых французских художников, супруга Кристиана Болтанского, в мастерскую которого, впрочем, допускалась по особым случаям, Аннетт Мессаже нашла свою тему, столь же женскую, сколь и общечеловеческую, основанную на восприимчивости, интуиции и специфической логике сродни капризу, которых по естеству лишен сильный пол. Дело в том, что мужское французское современное искусство последние 30-40 лет ломало голову над проблемой «искусство по поводу искусства» (разрушения канонов, типов и видов репрезентации).

Для Аннетт Мессаже гендерная «герилья» и революционность были почти безразличны. Ее интересовала простая банальность и домовитость. Если вдуматься, то весь ее «бриколаж» из ниточек и тряпочек, вуалевых паутинок и сеток, все это мелкое рукоделие «на коленке» (как это принято и в московском концептуализме) и есть проявления человеческой природы и сущности. Возможно, в них -- суть нашей жизни, полной случайностей, взаимного обожания и непонимания, порой беспричинных страхов и непредсказуемых исходов.

Можно, к слову, вспомнить один из казусов, случившийся некогда с французской кинолентой, запрещенной к показу в СССР – «Жить, чтобы жить». Скорее всего, причиной отказа в прокате французскому фильму стало не то, что главного героя ленты играл Ив Монтан, который был под впечатлением от «Пражской весны» и потому прослыл антисоветчиком. Просто непонятным было само название. Тогдашний истеблишмент Совкино не мог взять в толк: как это можно, жить просто так, то есть своими личными переживаниями.

Аннет Мессаже работает и живет и в реальной жизни, и в культуре, и рядом с людьми искусства. Можно предположить, что она ведет тайный двойной дневник для себя и близких, с одной стороны, для посторонних -- с другой. Она стремится избавиться или свести к минимуму свои фобии, переживания, страхи, изображает пауков, монстров и химер, «заговаривает» их пространными текстами и методичным повторением слов «искушение», «покушение», «опасность» (психоаналитики говорят, что страх можно победить, если просто назвать его по имени). Как мифологическая Арахна, Аннетт Мессаже ткет причудливый покров своего искусства, ничуть не думая о том, чем для нее обернется тот или иной стежок.