Двое, мужчина и женщина, ходят по живописному тосканскому городку и ведут простой, но очень странный разговор. Изящная картина «Копия верна» иранского классика Аббаса Киаростами стала в московском прокате "Заверенной копией".
Нужно дождаться примерно тридцатой минуты, и тогда начнутся неуловимые, но волшебные превращения. Сюжета здесь почти нет. Вернее, его событийная часть – ничтожна. В Тоскану приезжает английский писатель (Уильям Шимел), чтобы представить свою новую книгу под названием «Копия верна», в которой рассуждает о взаимодействии в искусстве подлинника и подделки. После презентации он знакомится с француженкой (Жюльетт Бинош), у которой антикварная лавка-галерея. Она предлагает прокатиться в небольшой городок, где между ними произойдет весьма странная история.
Сперва, довольно долго и достаточно для того, чтобы решить, что перед вами интеллектуальное занудство, Бинош и Шимел обсуждают проблему оригинала и копии в искусстве и в жизни, а также вообще критерии оценки произведения, да и человека тоже. Казуистический спор, казалось бы, ни к чему не приведет. Но один вопрос свернет его на новую дорожку. Она спросит: как возникла идея его книги? А он расскажет, что, живя во Флоренции несколько лет назад, видел, как какая-то мамаша что-то объясняла сыну про статую Давида (как известно, копию оригинала), но самого разговора не слышал…
Вот тут-то и начинается игра. С самого начала нам, кажется, твердо заявили, что герои прежде знакомы не были. Теперь хозяйка кофейни, куда они зашли, ошибочно приняла их за супругов и стала щедро делиться женским жизненным опытом, а Бинош ей подыграла. Подыграл и Шимел. Но, выйдя на улицу, они не отказались от своих ролей. С этого момента они бродят по городку, где, кстати, очень популярно играть свадьбы, и притворяются супругами. Выдуманные отношения (то есть как бы копия оригинальных) становятся продолжением спора, но уже на практике. Развивая ролевые модели, они начинают вспоминать несуществующее прошлое, как они 15 лет назад приезжали сюда же жениться. Они выясняют отношения, ссорятся, мирятся – совсем как по-настоящему. И в какой-то момент эта игра заходит так далеко, что вы уже не можете сказать, а играют ли они вообще. А может, это они раньше притворялись чужими, а теперь нашли в себе силы все обсудить.
Средства Киаростами использует предельно аскетичные. В кадре – два человека, которые почти без умолку говорят и за которыми неотступно следует камера. Кажется, что это вообще могло бы быть и не фильмом вовсе, а скажем, спектаклем. Что не совсем так. Движение диалога и развитие истории очень точно вписано в спокойное кружение в пространстве крошечного итальянского городка. Ничего бы не состоялось без этого движения, которое в итоге Киаростами по спирали закручивает вверх (и эмоционально, и буквально – герои оказываются в комнате с видом на крыши) к финальной точке.
Его самым сильным выразительным средством (кроме блестящей игры актеров, конечно) в этом разговорном фильме оказывается, собственно говоря, язык. Вернее, языки. Бинош и Шимел говорят по-английски, по-французски и по-итальянски. Киаростами с помощью этих трех языков виртуозно переключает эмоциональные и смысловые регистры диалога, чего от иранца вообще довольно сложно было ожидать. В результате речь героев складывается в изощренную музыкальную партитуру, которая достигает местами почти триллерного напряжения.
Выбор языков, да и выбор национальностей тут, разумеется, не случаен. Киаростами использует их как символы или, если хотите, как культурные клише. Глядя на западный мир все-таки со стороны, режиссер находит, что любой муж по сути своей -- англичанин, а жена – француженка. Ну а Италия -- идеальная декорация любовной драмы (это Киаростами, не мудрствуя, почерпнул у самого Шекспира) и вообще выяснения отношений.
Посмотреть это кино, как очередную драму про невозможность коммуникации между мужчиной и женщиной, конечно, можно. И она покажется совсем не проходной и весьма изощренной. Но эта трактовка лежит на поверхности, под которой имеется более глубокая и изящная мысль о том, что хорошо разыгранная история фиктивных отношений может быть подлиннее настоящей, и копия становится ценнее оригинала. А искусство в целом, которое вроде как -- лишь репрезентация реальности, на самом деле оказывается более подлинным, чем жизнь.
