Непоследние рассказы о войне

Герой повести Олега Ермакова «Возвращение в Кандагар», недоучившийся филолог Иван Костелянец отправляется на афганскую войну, напутствуемый романтично-прагматичными друзьями, которые сулят ему лавры Киплинга и удачно сделанную биографию как у «нашего рыжего» Бродского. Мы так и не узнаем, что станет с героем в будущем, а пока его ждет совсем иная миссия. Литературные аллюзии тоже по ходу дела претерпят изменения. Вместе с другими бедолагами герой оказывается в транспортном самолете, развозящим цинковые гробы. Очередь его покойника далеко не первая, так что Костелянец успевает побывать в Ташкенте, Баку, Тбилиси и Астрахани. Каждый город отпечатывается в повести особой картинкой или воспоминанием. Легкость на подъем для подобных перемещений во времени и в пространстве -- одно из главных свойств Ермакова-прозаика. Герой нервничает, не зная, что нужно говорить родственникам погибшего солдата. Но выясняется, что солдат сирота. Костелянец опять возвращается в полк.

Вслед за заглавной повестью нас ждет еще несколько неизбежных «возвращений». В сборник вошло 11 рассказов, в этом году было еще несколько журнальных публикаций новых афганских текстов. Для самого автора продолжения грозят превратиться в дурную бесконечность: «Снова и снова мчаться на грохочущем железе сквозь жару, пыль, страх, смерть. И потом вечно возвращаться, как Одиссей. Возвращаться то прапорщиком, то лейтенантом, то с одним цветом глаз, то с другим». Действительно, в сборнике встречаются и рядовой, и лейтенант, и «тот, который не стрелял», и писатель Мещеряков, которому, как и самому автору, приходится «по доброму совету офицера особого отдела» закопать свои азиатские дневники.

Среди всех этих возвращающихся военных, философов, храбрецов и трусов находится место даже для условного литературного критика. Автор постоянно поверяет свое повествование: теми ли гранями соприкоснулись военная и мирная жизни, верно ли соотношение между брутальностью и чувствительностью: «Как вообще это может уживаться: подрывы, расстрелы, мещерская тоска, кастовый абсурд и просто абсурд армейской службы и влечение к дорогам среди горных склонов, влечение к заснеженным вершинам, пустым степям, глиняным крепостям-хуторам в долинах, влечение к пестроте городов, предночным призывам на молитву, несущимся с минарета, неясно озаренного звездами…».

У военных писателей всегда был выход заслониться от чрезмерной сложности эмоциональностью. Мы привыкли, что военная проза должна бить наотмашь. Но у Ермакова эмоции -- не главное. Напротив, чем эмоционально острее становится его проза, тем больше метафизики будет затем положено на противоположную чашу весов. Если с метафизикой случится недобор, автор рискует сорваться в описания вроде: «бредовые образования, мыльные пузыри, которые иногда запекались кровавой, черт, пеной». Кажется, он сам прекрасно осознает эту опасность. Так что добрая половина повести «Возвращение в Кандагар» отдана неспешным интеллектуальным беседам на фоне деревенских пейзажей: спустя восемь лет после истории с «грузом-200» герой навещает своего друга, с которым они вместе воевали. В «Последнем рассказе о войне» персонаж Ермакова прокручивает несколько возможных сюжетных ходов своей будущей книги.

Время тянется, а на востоке оно еще медленнее, пространство раздвигается, разделяется на множество многомерных частиц, словно на картинах Лентулова. Чтобы собрать все это воедино, нужно сшивать свои видения и впечатления на быструю нитку искусства: «Одиссея» Гомера, Паустовский, Пол Боулз. Причем следом за этими упоминаемыми в книге именами выглядывают и тексты самого Олега Ермакова. Недаром возникает такое ощущение, что герои «Возвращения в Кандагар» будто уже и сами читали ермаковскую прозу. И она им действительно помогла.

Олег Ермаков. Возвращение в Кандагар. М.: Эксмо, 2010.