Праздность и памятливость искусства

Если бы не небывалый подогрев нынешних официальных празднований, который начался задолго до мая, то вполне вероятно, что деятели отечественного современного искусства и не взбудоражились бы, а просто-напросто продолжали бы спокойно заниматься своими текущими делами. Что отнюдь не свидетельствует об их черствости, наверняка в семье у каждого из них есть кого помянуть в эти майские дни.

Но дело в том, что современное искусство -- как отдельные произведения, так и целые выставки -- не создается к датам, к каким-либо «красным дням календаря». Этим оно и отличается от советского изопроизводства, традиционного по своей сути, всегда готового холстом и бронзой обслужить какой-нибудь юбилей. У современного искусства свой временной цикл и своя логика. К примеру, если вспомнить, то и масштабный проект «Верю!» Олег Кулик готовил вовсе не к Рождеству и не к Пасхе, а выставку латунных объектов, похожих на модели танковых башен, Анатолий Осмоловский развернул не к 23 Февраля и не ко Дню танкиста.

Художественная идея должна созреть, а уж в какой день календаря она станет произведением или экспозицией, это не столь важно. В этом смысле современному российскому искусству в отличие от кинематографа, телевидения или театра странным образом повезло. От него, честно признаемся, не слишком-то популярного и действенного (скандалы в нем возникают далеко не каждый день), особо ничего не ждут и не требуют. И ему ничего не заказывают -- ни «правильных» постановок, ни по-государственному ориентированных блокбастеров к соответствующим датам. Ему не нужно «предстоять». Оно независимо в том обескураживающем смысле, что от него почти ничего не зависит. И видимо, чем дальше, тем оно будет все более и более независимым.

Однако в этой ситуации есть и плюс: муза современного искусства может говорить так, как, вероятно, не посмеет говорить никакая другая (исключение -- литература), более популярная и разносторонне обласканная, -- то есть резко и нелицеприятно. Правда, слишком раскрепощенного актуального художника и куратора, бывает, заносит в ерническом запале, особенно в тех случаях, когда актуальность подменяется торопливой публицистикой на грани фельетона. Что и произошло с выставкой VP-studio, открывшей своеобразный временный военторг из псевдомилитаристских опусов Константина Батынкова, Витаса Стасюнаса и Сергея Шутова в Café des artistes, что вблизи парадной Тверской. Или, как в случае с проектом галереи «С`Арт», предлагающей мэрии переустроить Лубянскую площадь на манер Манежной с той лишь разницей, что украшать ее будет не скульптурка Георгия Победоносца, а бронзовый Максим Исаев-Штирлиц. Впрочем, эту запальчивость и ерничество «актуалистов» можно понять, стоит лишь присмотреться к маршу и прислушаться к гулу официальных праздничных мероприятий.

А они, официальные мероприятия, лупят со скоростью барабанной дроби. В ГИМе выложили в витринах трубку Сталина, повесили мундир Жукова (выставка «Парад Победы»), в Третьяковке перенесли на подрамник огромный холст лауреата Сталинской премии 1950 года Михаила Хмелько «Триумф победившей России» («Великой Победе посвящается…»), в Оружейной палате Московского Кремля ослепляют блеском бриллиантовых орденов «Победы» («Символы победы -- награды полководцев»). Плюс ко всему открылись выставки из советских залежей в Академии художеств и Союзе художников.

Кажется, не осталось ни одного музея или выставочного зала, где бы так или иначе не склоняли слово «победа». Да и вообще лексический запас в эти дни как-то заметно оскудел. И когда в дежурном наборе слов «победа», «триумф», «парад» внезапно встречается «реквием», закрадывается обнадеживающее предположение, что еще кто-то способен взглянуть не только на аверс, но и на реверс медали юбилейных празднеств.

Наверное, не случайно во мхатовском «Реквиеме» задействованы и современные художники -- русско-немецкий дуэт Урсулы Молитор и Владимира Кузьмина. Не случайно и само действо называется по терминологии современного искусства перформансом. Вероятно, только с помощью такого синтетического произведения, в котором сопрягаются музыка, речь и визуальный образ, еще и можно говорить о главном, касающемся всех.

Человеческая чувственность ограничена болевым порогом. Некогда Теодор Адорно сказал: «Искусство после Освенцима невозможно». Он имел в виду то, что такую трагедию, как последняя мировая война, невозможно отобразить или изобразить с помощью картин или скульптур (по другой версии, философ сказал, что стихи невозможно писать после Освенцима). Любое такое высказывание будет поверхностным, а следовательно, и ложным. Не случайно послевоенное современное искусство отказалось от изобразительности, полагаясь на возможности абстракции. Однако у человека, по словам Блеза Паскаля, есть непреходящая способность «помыслить» свое место в мире и истории. Немецкий художник Йохен Герц осмыслил свое существование в концептуальном проекте «Место памяти» («Orte der Erinnerung»), видеодокументация которого сейчас демонстрируется в залах ГЦСИ. Герц работает с поверхностями. Уже много лет он гравирует на камнях, вынутых из брусчатки перед ратушей в Саарбрюкене, данные о захоронениях жертв нацизма. После чего камни вновь укладывает на прежние места, но надписью вниз. Никто из горожан не знает, под каким именно камнем скрыта поминальная надпись. Получается мемориал, как бы заминированный памятью о трагедии. Поэтому о ней в немецком городе помнят постоянно, изо дня в день. А у нас, как видно, только в День Победы.