Мариинский «Дон Кихот» подложил изюминку вместо звезды

Без звезды

Однако перед концертным исполнением оперы в Большом зале консерватории публику оповестили: «Из-за болезни Феруччо Фурланетто партию Дон Кихота исполняет солист Мариинского театра Михаил Колелишвили». Зал отреагировал вполне по-европейски: «Бу-у-у!». Оно и понятно. Фурланетто – певец легендарный, чья карьера, начатая в середине 1970-х второстепенной ролью бандита Спарафучиле («Риголетто»), довольно скоро доросла до главных героев-басов Дон Жуана и Лепорелло, графа Альмавивы и Фигаро в моцартовских «Дон Жуане» и «Свадьбе Фигаро». Далее -- еще более важные партии короля Филиппа в «Доне Карлосе» Верди и царя Бориса в «Борисе Годунове» Мусоргского.

В опровержение известного тезиса «Россия -- родина басов» Фурланетто до сих пор удерживается на оперном небосклоне в почетном статусе, который сопровождает не просто басов, но людей, наделенных, вроде Шаляпина или Нестеренко, особым даром чувствовать правду роли. В этом легко убеждает, скажем, ария Гремина («Евгений Онегин» Чайковского), которая даже при заметном акценте у Фурланетто поражает предельной честностью каждой фразы.

Услышать столь же настоящего Дон Кихота даже в концертном исполнении означало соприкоснуться с тем редким для оперы состоянием, когда и человек, и певец отражены в образе героя. Да и певец говорил об этом чуть более месяца назад в одном из интервью. Говорил, не делая себе рекламных авансов и не мороча голову собеседнику, а просто отмечая, что черты идеального человека, исполненного любви к другим, его как раз и привлекают в Дон Кихоте. Увы, оценить бескорыстное рыцарство, помноженное на жизненный опыт звездного музыканта, москвичам была не судьба.

Рыцари печального образа

В сложившихся обстоятельствах оценивать приходилось совсем другое. Прежде всего авральный навык мариинцев и просто-таки подсознательную их способность к выныриванию из почти провальных обстоятельств. Основными действующими лицами проекта стали молодые солисты и студенты «Академии молодых певцов» Мариинского театра, которых – как Анну Кикнадзе (меццо, Дульсинея) и «академиста» Андрея Серова (бас, Санчо Панса) – ждали на Пасхальные романсовые выступления в отдаленных регионах (Мурманск, Мирный и Якутск). А тут – пожалуйста, роли в малоизвестной французской опере 1910 года. Опере, добавим, с весьма печальными возрастными коллизиями.

67-летний Жюль Массне писал «Дон Кихота», будучи прикованным к постели ревматиком, к тому же он был влюблен в певицу Люси Арбель, которой и посвятил партию Дульсинеи. Себя автор, вне сомнения, идентифицировал с «Рыцарем печального образа», как, собственно, и называлась популярная в 1904 года пьеса Жана ден Лоррена, положенная в основу либретто. Но было и второе важное посвящение «Дон Кихота» Массне – Федору Шаляпину, который через двадцать четыре года после премьеры оперы по странной иронии судьбы сыграет идальго в, увы, немом фильме.

Торжество острожности

В пятиактном действии, которое разбили антрактом, самым надежным арматурным компонентом выглядит хор, точнее, ансамбль солистов «Академии молодых певцов». На его отменном звучании в относительном порядке удерживал ряды несколько разбегающийся поначалу оркестр Мариинского театра под управлением Тугана Сохиева, главного дирижера оркестра Капитолия г. Тулузы, прекрасно отрекомендовавшегося Москве прошлым летом на фестивале симфонических оркестров мира. В «Дон Кихоте» Туган Сохиев звезд с неба не хватал, действовал скорее профессионально и осторожно. С известной степенью отстраненности современного человека временами он выхватывал из партитуры фрагменты, показывающие, от «какой печки» запляшут будущие компоненты голливудской музыки, скажем, симфонические аранжировки в киномюзиклах Винсенте Минелли.

В первой сцене блеснул квартет периферийных персонажей: два тенора (Дмитрий Колеушев и Родриго д`Онофрио) плюс сопрано (Людмила Дудинова) и меццо (Юлия Маточкина) качественно предварили выходную арию Дульсинеи «Quand la femme a vingt ans» («Когда женщине двадцать лет…»). У Анны Кикнадзе она прозвучала уверенно, но с неравномерным регистровым заполнением: более удачной была в меццовой части диапазона, менее -- в сопрановых макушках партии. Возлюбленная Дульсинея Жюля Массне, скорее всего, обладала более универсальным и выносливым голосом.

Талант оруженосца

Дон Кихот, явившийся пред очи Дульсинеи, пел аккуратно, но совсем не скрывал прозаичности обстоятельств, приведших его на сцену. Голос Михаила Колелишвили, надо признать, подходит к этой партии, о чем говорят и его послужные роли в Мариинском -- вполне фурланеттовские Лепорелло и Дон Жуан. Однако срочный ввод в исполнение давал о себе знать. Когда требовалось уйти на лирическое piano, красивый в сущности тембр певца потухал и едва распознавался на фоне оркестрового сопровождения. К тому же это был единственный участник, всерьез певший по нотам. Садясь, он опускал пюпитр, вставая – поднимал и закреплял на положенной высоте. И это, конечно, отвлекало от романтической истории идальго.

Зато какой у него оказался оруженосец. Первым же картинным хохотком Санчо Панса (Андрей Серов) сорвал аплодисменты. А букет, полученный им тут же от дамы из первого ряда, вызвал уже ответный хохот зала. Надо сказать, что и в финале, после арии сострадания умирающему Дон Кихоту и безумного оплакивания рыцаря, Санчо-Серов собрал максимум зрительских восторгов. Пожалуй, он и оказался в этот вечер единственным, кто отыграл свою роль без какой-либо оглядки на отсутствие звездного Фурланетто. Так что, какую-никакую, победу эта опера в Москве все-таки одержала.