Маршрут: Толстой-Метель-Гордон

«Сейчас я смотрю отснятый материал к фильму, который будет называться «Л. Н. Толстой. Метель». Во-первых, чтобы не путали с пушкинской «Метелью». А во-вторых, с моей стороны это наглое заявление, потому что от рассказа Толстого в фильме ничего, кроме, собственно, метели, не осталось. Действие перенесено в наши дни. И герой, по-моему, сильно отличается от героя Льва Николаевича, хотя зовут его так же. Это достаточно молодой двадцатисемилетний человек. Надо сказать, что Толстой приблизительно в этом же возрасте находился, когда написал «Метель». Главного героя, фотографа по профессии -- так надо было для того, чтобы связать сюжетные ходы, изображает у нас Григорий Добрыгин. Надо к моей оправдательной части сказать, Гришу мы пригласили еще до триумфа с «медведем». Главную женскую роль исполняет Равшана Куркова. Главная, так скажем, «толстовская» роль досталась Леониду Павловичу Мозговому.

Метель не меняется

Идея родилась давно. Не как кинозадумка, а как мысленный эксперимент. Ведь любое драматическое произведение, или театральная постановка, или кинокартина начинается с вопроса: «А что, если…?». И каждый автор отвечает на этот вопрос. Вот я и подумал, а что если герой Толстого станет моложе на сто пятьдесят лет и сегодня из нашей среды обитания попадет в ту самую метель. Метель ведь не изменилась. Может измениться все что угодно, метель не меняется. И стала возникать идея, которая никак не хотела утрамбовываться в сюжет. Но тут появился сценарист Аркадий Яхнис, и мы, борясь друг с другом, но не со Львом Николаевичем, попытались вместе придумать такое, чтобы это было интересно, внятно, и с неким выхлопом, то есть с переживанием и сопереживанием. Про катарсис говорить не буду -- заклюют.

Часть съемок проходила на натуре. «И вот нашли большое поле: есть разгуляться где на воле!» Под Истрой. А поскольку нам нужна была метель и не всегда погода помогала в этом, то приходилось эту метель тщательно и подробно изображать, для чего были вызваны специальные пиротехнические средства. Мы снимали и в интерьерах, и в павильоне. Но надо сказать, что эти десять дней натуры -- самый глубокий ужас перед производством, который я испытал за все время, пока пытаюсь заниматься кино. Была еще одна пытка -- в съемках принимали участие дети. Штук наверное десять в возрасте от четырех до одиннадцати лет. По мне, лучше на натуре в минус двадцать, под снегом с неслушающейся лошадью Лялей, она по крайней мере одна, чем с таким количеством детей. До сих пор не понимаю, как снимают детское кино. На мой взгляд, это ужас.

Кроме того, у нас было довольно ограниченное съемочное пространство -- я имею в виду количество дней. И мы никогда не уложились бы в сроки, заданные продюсером, если бы не профессионализм всех цехов. С нашим оператором я не первую картину работаю, и надеюсь, что если буду работать в кино и дальше, то тоже с ним. Это Максим Шинкоренко. К сожалению, в российском кинопроизводстве часто подводит администрация. Я сделал для себя определенные выводы. И если я буду стараться сохранить операторскую команду, художников по костюмам, художников-гримеров, то от администрации, в том виде, в каком она была на этой картине, вынужден отказаться раз и навсегда».

Болезнь постмодерна

«На днях непобедимая и знающая кино женщина -- Любовь Аркус в одном из последних публичных разговоров призналась, что встает на мою сторону в том смысле, что ей надоели невнятные кинематографические высказывания, которые еще несколько лет назад считались образцом и шиком. Мы тут снимем, как нам бог на душу положит, а уж какие там смыслы, про что это, почему герой сделал так, а не иначе -- это уж пусть зритель додумывает. Сколько людей -- столько фильмов получится. От этой болезни постмодерна, конечно, все устали. Кино -- дело серьезное: надо написать сценарий, войти в подготовительный период, привлечь огромное количество людей и денег, снять, смонтировать, озвучить. Ради чего? Ради того, чтобы каждый сидел в зале и придумывал свое кино? Лучше опубликуйте сценарий. Каждый, кто прочтет, будет знать, что это кино в его воображении. Но раз дело сделано, хочется высказывания. Может быть, тихого, может быть, невнятного, может быть, грозного -- но высказывания. Авторского высказывания. Я постарался сделать так, чтобы никаких лишних трактовок не было. История предельно ясная: понятно, с чего начинается, к чему идет (там есть обманка, конечно, как без этого) и чем заканчивается. Дальше можно спорить с моей точкой зрения, или с моей позицией, или с тем, как это сделано. Но всякий раз, когда мы смотрим кино и идет разговор: «Да нет, он не это хотел сказать. Он хотел сказать…». И опять правой рукой за левым ухом... И получается, что все фильмы снимаются только в угоду критике. Да пошли они в задницу! Это они должны обслуживать кино, а не мы их.

В титрах напишу, что это не по мотивам, а под впечатлением от рассказа Толстого. И если я взял за основу литературное произведение, значит то, что я делаю, называется «интерпретацией». Сколько спектаклей «Гамлет» поставлено за время существования этой великой пьесы. Режиссеры разве боролись с Шекспиром или пытались утвердиться среди современников? Нет. Это мое прочтение, грубо говоря. Я так вижу. И я хочу, чтобы моими глазами увидели все остальные. Вот в чем ясность высказывания, на мой взгляд. А иначе, каждый может открыть собрание сочинений Толстого, прочесть рассказ, и у него будет своя «Метель». Но вот я дорвался и снимаю свою картину. С овеществленным героем, с коллизиями, с мотивами, поступками, отказом от поступков -- так или иначе, это интерпретация».

Авторское или коммерческое?

«Мне кажется, что эта градация в кино довольно условная. И обсуждается она либо продюсерами еще до съемок, либо критиками после того, как дело сделано. Сейчас очень трудно отличить фестивальное кино от коммерческого проекта. В Голливуде научились снимать авторские фильмы. В них основная идея принадлежит режиссеру. Вот и все отличие авторского кино от коммерческого -- когда не продюсер приглашает режиссера на работу, а режиссер, одержимый идеей, ищет под проект продюсера. В таком случае у нас почти все кино -- авторское. В России традиция такая: режиссерское кино. Хотя сейчас меньше, когда-то было больше».

По профессии я актер

«Все остальное -- это, так или иначе, факультативные приложения к полученной специальности. Всякого актера рано или поздно подмывает оказаться по другую сторону. Это нормально -- всегда тобой командовали, а здесь ты можешь покомандовать. В армии тоже так говорят. Чем бы я хотел заниматься дальше? Конечно, кинопродукцией. Для меня это очень органично организованное время. Два года валяешься на диване и страдаешь какими-то мыслями. Потом вступаешь в схватку с тем, кто должен не просто принять эти мысли, но понять и оформить. Потом вы вместе боретесь с обстоятельствами. Причем все это за короткий промежуток времени, потому что я спринтер по натуре, а не стайер. Например, сериал не смог бы снимать. И все это раз-раз-раз, клочья полетели, зубы в крови… И все! Потом медитативная рефлексия монтажно-тонировочного периода. И, в конце концов, уже не важен результат потому, что ты успел насмотреться и напоказаться, и нажиться, и у тебя, как говорил Чехов, «в голове уже ворочается тяжелое, чугунное ядро -- новый сюжет». И все быстрее, быстрее, быстрее. То есть это ритм жизни (о творчестве не будем говорить), который меня вполне устраивает. И, действительно, у меня ворочается новая идея в голове. Она довольно абсурдная. И пусть себе ворочается, не хочу пока о ней рассказывать».

Кино я снимать люблю, а так нет

«Фильмы смотрю только вынуждено, то есть если они идут в «Закрытом показе». Иногда, бывает, на премьеру схожу, но это скорее исключение, чем правило. Не так давно был на показе альманаха короткометражек «Короткое замыкание», где представлены наши «лучшие» режиссерские силы. Из того, что я там увидел, профессионально и толково сделана только работа Бориса Хлебникова. Все остальное казалось «ниже плинтуса». Но это мое ощущение.

Я пытаюсь оправдаться вот чем всегда -- нас так учили, и я хочу, чтобы относились так же ко мне: хороший зритель -- это колоссальный труд. Режиссер, даже если он великий, делает только полпути навстречу к тебе. Ты должен преодолеть остальную половину пути. Только режиссер это делает за два-три года. А тебе остается полтора-два часа. Быть зрителем -- очень интенсивная внутренняя работа. Надо включиться настолько, чтоб все твои эмоции, чувства, впечатления, весь твой жизненный опыт работали вместе с картиной. Поэтому всякий раз, когда смотришь большое кино, потом чувствуешь себя больным. А всякий раз, когда смотришь кино ущербное, злишься на себя потому, что ты потратил и часть сил, и времени на разговор с идиотом, на это лепетание мудака. Зачем?»

Infox.ru благодарит Романа Еремина за предоставленные фотографии.