Взлеты и приземления советской фотографии

Советскость -- как фантомная боль. Вроде бы она удалилась, отошла в историю, но все равно зудит, ноет, а порой и щекочет, вызывая почесывание. Для одних советская эпоха по-прежнему остается временем великих свершений, для других -- просто «совок». Одни превозносят ее заслуги: индустриальные рекорды и военные победы, массовый энтузиазм; в памяти у других -- перепроизводство идей, а не товаров, серые будни, праздники-запои и халтура как ответ на навязанные сверху соцобязательства.

В последовательности выставок трех фотографов можно обнаружить некий сценарий. Коротко говоря, он сводится к крылатой фразе известной политической фигуры: «Хотелось как лучше, а получилось как всегда».

«Как лучше» хотелось передать нарождавшуюся советскую действительность и Аркадию Шайхету. Собственно, с его «Начало. 1923-1927» и нужно начинать осмотр общей экспозиции в Галерее искусств. Шайхет сам искренне радовался великим свершениям и умел передавать такую же радость других. Со знаменитой «Лампочкой Ильича» он вошел не только в историю фотографии, но и в школьные учебники истории СССР. Вообще снимки «ударника фотографического труда», как его называли критики, всегда были показательными. Ими украшались обложки журналов «Московский пролетарий», «Красная нива», «Огонек», а позднее и «СССР на стройке». По-конструктивистски, хотя он и не принадлежал к этому направлению, Шайхет мастерски умел собрать в объектив различные массовые действа. Причем это не были постановочные кадры. Массы как бы сами организованно шли навстречу пожеланиям фотографа, как линейки лыжников-красноармейцев, как конвейер марширующих спортсменов. Вид сверху отнюдь не принижал соцдействительность, а наоборот, возвеличивал ее. Да и сам фотограф, возможно, иной раз ощущал себя эдаким небожителем. Например, когда, забравшись в квадригу Аполлона на Большом театре, охватил объективом всю Театральную площадь.

Конечно, после фотографических парений Шайхета снимки Валерия Щеколдина производят эффект падения на грешную землю. Вроде бы и люди те же самые -- советские, правда, здорово постаревшие, помятые и потрепанные жизнью, радующиеся как-то механически, по заведенному ритуалу. Впрочем, и этот завод, как видно, у них уже кончается, и они впадают в «скорбное бесчувствие». Люди 1970-х, периода «расцвета застоя», у Щеколдина отводят взгляды, или каждый глядит куда-то в сторону. На халтурную наглядную агитацию не смотрят, но по старинке выходят с портретами членов Политбюро на «крестные ходы» ноябрьских и первомайских демонстраций. Осторожные историки фотографии называют эти репортажи «социальностью с подтекстом», «субъективной фотодокументалистикой». Сам Щеколдин определял свою натуру гораздо проще: как «соцкретинизм». Понятно, что большинство таких снимков, которые автор хотел свести под обложкой альбома «Искусство вырождения», были опубликованы лишь с началом перестройки.

С запасом печально-ироничной антисоветчины в начале 70-х уехал на ПМЖ за рубеж Александр Бородулин, сын известного спортивного фоторепортера Льва Бородулина. В прошлом у него остались кадры с дворничихой, подметающей мрамор мавзолея Ленина, кучкующимися перед московской синагогой, читающими письма «оттуда» и готовящимися отъехать «туда». Потусовавшись среди русской и американской богемы в Нью-Йорке, поработав на fashion в Париже, Бородулин в перестройку вернулся на родину. И тут же был принят как свой московской и петербургской тусовкой, которую и попытался увековечить в фотографиях. Впрочем, признание в любви к «Звукам Му» и Мамонову, «Поп-механике» и Курехину, художнице Свете Виккерс и Иосифу Бакштейну вылилось в любительскую фотосъемку. Главной же заслугой Бородулина перед страной и перед фотографией его почитатели считают серию «Женщины России» 1988 года для журнала Playboy, которая, дескать, показала, что секс в СССР все же есть. Правда, страны с таким названием вскоре не стало.