Неумолимый хеппи-энд от беспощадного реалиста

Эрик Бишоп – тщедушный манчестерский почтальон, который не столько дряхл и немолод, сколько просто плохо выглядит. Последняя жена сбежала, и как бы в напоминание о том, что семейная жизнь складывалась драматически, в доме обретаются два сына с разным цветом кожи. Оба существуют достаточно сепаратно. И отец не замечает, что один уже довольно уверенно торит кривую дорожку, а у другого нет оснований не свернуть на нее же. Главная жизненная радость – посиделки в пабе с коллегами-почтальонами, которые, как и Эрик, давние поклонники футбольного клуба «Манчестер Юнайтед», центра местного мироздания. Главная боль (помимо перманентной депрессии, ставшей, впрочем, привычной, как яркая, но не радующая владельца рабочая спецодежда) – первая жена Лилу. Тридцатью годами ранее Эрик бросил ее с едва родившейся дочерью, предположив, что если эдак и дальше все пойдет с пеленками, то он непоправимо увязнет в бытовой трясине и ничего в жизни не добьется. И, наконец, персональный кумир, нападающий «Манчестер Юнайтед» Эрик Кантона, лет десять как ушел из спорта, так что дальше жить незачем.

Карлсон с Киевской

Более характерную завязку для картины Кена Лоуча трудно себе представить. Сын шахтера, последовательный левак и, вполне возможно, главный правдоруб мирового кино, за творческой манерой которого с первого фильма «Бедная корова» (1967) закрепилось определение «реализм кухонной раковины» (в данном случае лестное), имеет обыкновение показывать жизнь, как она есть. А она нехороша, бесприютна, зубаста, когтиста, подла и никаких бонусов при этом за страдания не сулит. За подобную ясность взгляда Лоуча, как и работающих в схожем ключе братьев Дарденн, традиционно привечает фестивальный истеблишмент (десять номинаций на главный приз в Каннах и одна «Золотая пальмовая ветвь» за «Ветер, который качает вереск»). И не менее последовательно его не замечает массовый зритель. Ведь человек, что называется, из народа (герой любого фильма Лоуча) думает о том, сунуть ли ему в духовку курицу или все-таки голову, теоретически чаще, чем кинокритик, которому как бы по роду занятий полагается парить в эстетических облаках. А потому обыватель и не испытывает ни малейшей потребности смотреть кино, где персонажи маются поутру у духовки теми же компромиссами.

В новой картине Лоуч, однако, выполняет неожиданный финт. Традиционно начав за упокой (фильм открывается как раз попыткой самоубийства), постановщик чем ближе к финалу, тем увереннее загребает в русло фантасмагорической сказки, где благодушие качается далеко за буйками допустимости, практически в манере позднего Рязанова. Этим мы во многом обязаны присутствием в кадре Эрика Кантона в роли собственного призрака. Поначалу герой просто беседует с плакатом футболиста в натуральную величину, что, положим, более или менее в рамках общедоступной реальности. Однако потом, не без помощи умеренных доз марихуаны, почтальон добивается того, что спортсмен периодически материализуется у Эрика в комнате. Внешне похожий на бывалого армянского торговца цветами, каких немало на площади Киевского вокзала, футболист оказывается для героя кем-то вроде Карлсона, невидимого для посторонних в меру упитанного бородатого привидения, готового оттарабанить полезный совет по любому поводу.

Торжество бейсбольной биты

От наркотической галлюцинации (пусть и почтальонской) можно было бы, конечно, ожидать и чего-нибудь менее пресного, чем сентенции типа: «Ты всегда должен доверять своим партнерам». Но занудство Кантона компенсирует экстравагантными пластическими пассами, которые в расцвете спортивной карьеры прославили его не меньше, чем пасы футбольные. Выходки (как в 1987 году, например, избиение владельца собственного клуба) берут не столько остроумием или художественной изощренностью, сколько неожиданностью. Взрослый мужчина то вдруг ангажирует почтальона на танец, а то достанет трубу, да и сыграет на ней. При том, что лицо его остается слабовозмутимым, как у Штирлица или Стивена Сигала. Эффект такой, как будто механическая кукушка, вместо того чтобы прокуковать, сколько там у нас натикало, вышла вдруг из часов, почистила крылышки и сладко зевнула.

Пару-тройку раз Кен Лоуч как будто пытается несколько изменить маршрут почтальона к торжеству житейской гармонии, подбрасывая ему пистолет и последовательно натравливая то гангстеров, то собак, то полицейских. Но стремление сделать герою приятное оказывается выше прежних режиссерских практик, и к финалу, согнав в кадре стадионное количество добрых и хороших людей с бейсбольными битами и в масках с лицом Кантона, Лоуч обеспечивает такой неумолимый хеппи-энд, что немножко засмущался бы и создатель «Красотки» Гэрри Маршалл.

Сетовать на это, впрочем, не приходится. Смотреть на победу кротости над насилием в исполнении Лоуча как минимум увлекательно. В том, что впервые за почти полвека в кино режиссер предлагает персонажам и зрителям сунуть в духовку не голову, а действительно курицу, а то и рождественскую индюшку, и правда ведь нет ничего зазорного.