В выставочном зале «Манеж», в котором почти полвека назад маленький человек с огромной властью устраивал разнос художникам, открылась экспозиция «Никита Хрущев и его время». Московский дом фотографии ищет собирательный образ «оттепели» с помощью классиков репортажа и анонимных любителей.
Взвешивать и перевешивать на весах истории все то, что создал, натворил и даже начудил Никита Хрущев, будет, скорее всего, еще не одно поколение. С уходом людей старшего возраста, вероятно, будет забываться то, что благодаря ему лагерный архипелаг резко сжался в размерах и началась «реабилитация», что при нем для селян закончилось ВКП(б) – как мрачно шутили при Сталине «второе крепостное право большевиков», и им выдали паспорта, а это означило свободу перемещения.
Одни благодарны за «хрущебы» -- квартиры-коморки в пресловутых пятиэтажках, которые стали давать взамен углов и квадратных метров в коммуналках. Другие, наверное, вспомнят его прическу под названием «урожай 1963 года», талоны и очереди в ЖЭКи за мукой. И те и другие усмехнутся, припомнив заверение первого секретаря ЦК КПСС в том, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», и обещания Западу «показать кузькину мать».
Похоже на то, что нынешнюю экспозицию, не приуроченную ни к какой памятной дате или событию, связанному с Хрущевым, устроили в расчете на историков молодого поколения. А потому МДФ выложил в своеобразной выставке-альбоме все, что имелось в его распоряжении: от фото улыбчивого подростка-колобка в косоворотке до пенсионера «союзного значения» с пропеченным лицом; от мутноватых репринтов снимков 1920-1930-х годов до специальных фоторепортажей 1950-1960-х Дмитрия Бальтерманца, Валерия Генде-Рота, Александра Устинова, Виктора Ахломова и Эммануила Евзерихина.
На довоенных фото Хрущев есть и его как бы нет: его, молодого партаппаратчика, приходится искать в толпе метростроевцев, колхозников, в «охапке пионеров» и в тени «вождя всех народов». До 1953 года его улыбающееся из осторожности лицо напоминает рыхлый сероватый блин. Природная радостная колобковость, понятно, вернулась к нему позднее. И вот он уже на целинных полях и на трибуне над колосящейся толпой молодых энтузиастов, по виду рвущихся поднимать залежные земли. Вот он на трибуне XX съезда, снятый откуда-то издалека сверху -- корректное официальное фото знаменательного события, о котором до времени должны были знать только партаппаратчики.
Портрет Хрущева в «оттепель» – это не только его известные снимки, где он в своих всегдашних мешковатых брюках, в расшитой сорочке, с початком кукурузы в руке. Где он указывает на поля американским фермерам, а потом и нашим целинникам. Он часто лобызается (народу множество: от космонавтов и глав правительств до цыган), морщит лоб и в запальчивости грозит кулаком. Главным образом это живая съемка того, что происходило в стране и в Кремле, сделанная не только профессионалами фоторепортажа, но и неизвестными любителями. И это тоже примета времени: ведь при «отце народов» ни о каких неизвестных фотографах не могло быть и речи.
Понятно, что многое тогда стало открытым. Для публики открыли Кремль, и на фото Устинова видно фланирующего в толпе Хрущева. Что ни год, то открытие. В 57-м Фестиваль молодежи – иностранцы раскатывают по Москве, афроамериканцы плещутся в Серебряном бору. В 59-м американская выставка в Сокольниках – посетители смотрят на новехонький «форд». Открылся театр «Современник» -- перед входом огромная очередь. С началом кинофестивалей, с гастролями «Гранд Опера» и «Комеди Франсез» стало возможно поговорить и сфотографироваться с западными звездами. В стране, где делают ракеты и перекрывают Енисей, как видно на фото Бальтерманца, можно было танцевать и твист. Можно было многое, но не все и не всем. Нельзя было возмущаться венграм и восточным немцам, рабочим в Новочеркасске, нельзя было переписываться с заграницей Пастернаку (его «дело» представлено в фотокопиях).
То, что можно было показывать американским художникам, то не позволялось нашим. Фоторепортаж Александра Устинова с закрытого просмотра выставки в Манеже 1962 года до поры до времени не подлежал публикации. Если бы эти снимки были цветными, то, вероятно, можно было увидеть раскаленную докрасна физиономию Хрущева, только что выстрелившего из себя то самое печально-курьезное: «Все вы -- а которого нашла дурь, впоследствии оказались незлопамятными. Борис Жутовский снимал Хрущева уже послеабстракцисты». Впрочем, те художники, которые с посеревшими лицами тогда выслушивали сентенции главы государства, н 1964 года, когда он, освобожденный ото всех постов и ставший «пенсионером союзного значения», сидя на охраняемой даче, взвешивал все бывшие в его жизни добрые и постыдные дела. Позднее надгробный памятник создал своему всесильному «манежному» оппоненту Эрнст Неизвестный. Из чередующегося черного и белого мрамора, как это видно на снимке Валерия Генде-Роте, последнем фото на выставке.
