«Севильский цирюльник» пролетел мимо нот

Путешествия во времени и пространстве

Чтобы насладиться новым «Севильским», надо соображать вовсе не в опере, а в кино. Глядя на сцену, засыпаемую ночным снежком, вспоминаешь Градиску, циркулирующую по бутафорским улочкам «Амаркорда» Феллини. Или при виде длинного балкона во весь фасад глинистой стены возникает в голове «Развод по-итальянски». Надень на Розину светлую водолазочку -- так и видишь молодую Монику Витти. А выкати на сцену с пяток цветных антикварных советских мотоциклетов «Вятка» -- мерещатся черно-белые двухколесники из «Похитителей велосипедов» Витторио де Сики. Итальянский неореализм -- стилистика узнаваемая, потому и всеми любимая. Собственно, против путешествий во времени россиниевской оперы 1816 года рождения никто и не возражает. Написанная для венецианского (версия -- римского) карнавала всего за две недели, она годится для разных переодеваний. В том числе и хронологических.

Нет возражений и против того, чтобы брадобрей Фигаро из испанской Севильи сменил гражданство, как это происходит у режиссера Александра Тителя, и стал итальянцем. Бога ради. Ведь итальянский лейбл к сюжету комедии француза Бомарше давно пришит самими итальянцами. Ведь еще до версии 25-летнего повесы Россини было сочинение мастеровитого композитора Джованни Паизиелло.

В общем, подоплека, побудившая театр «из-за кризиса» обратиться именно к этому произведению, вполне убедительна. На премьере была туча довольного зрелищем народа с детьми. Опера -- афишная, кассу делает. Прозаично, но что делать.

«Напрасная предосторожность»

В титрах первой сцены, где Альмавива под окнами красотки Розины поет серенады, слова «Напрасная предосторожность» появляются не случайно. Розина с балкона роняет вниз ноты арии из модной оперы с таким вот названием. Потом, уже в финале, еще не раз будет обыграно это словосочетание, которое следует понимать как напрасную предосторожность одураченного опекуна Розины дона Бартоло. Комическая интрига тут держится на усилии Бартоло правдами-неправдами женить на себе Розину и сопротивлении влюбленных Розины и Альмавивы. Добавим, «Напрасная предосторожность» -- это первое название оперы, а «Севильский цирюльник», согласно апокрифу, возникло уже после премьеры. На пьянке по ее случаю кто-то заметил автору, что главным-то героем является именно цирюльник. Сказано -- сделано.

В исполнении Арсена Согомоняна (Фигаро) главный герой хитер, оборотист, даже голосист, но, увы, катастрофически нетехничен. Объяснить не слишком чистое сольфеджио Фигаро, наверное, можно его же словами: «Фигаро здесь -- Фигаро там». Но принять, что случайные попадания в ноты, со всей очевидностью заложенные в программу этой постановки, более сложно.

Например, Елена Максимова (Розина) подробнейшим образом выполняет режиссерские задания: семенит ножками, демонстрирует строптивый нрав, взлетает по внутренней лестнице на балкон, ложится плашмя на стол, где ее лупит ремнем дон Бартоло. По-актерски сыграно даже чересчур подробно. Музыкально -- увы. Слишком видны ее усилия спеть как положено, а не получается. Колоратурное меццо героини представительствует здесь наподобие медсправки: да, оно есть. Но сочные россиниевские колоратуры у этого меццо не получаются, хоть ты тресни. Вместо них -- набор «залакированных» фрагментов с пробежками по приблизительным нотам.

Та же картина и у Алексея Кудри (Альмавива), чей тенор словно рожден для музыки Россини. Но школа -- наша. В применении к россиниевским тенорам «наша школа» означает неточное интонирование, жестковатые регистровые переключения и подмену лирического тенора фальцетом. О мелкой технике лучше не заикаться. Что ни ансамбль, то смятка: темп выдерживают, нотный текст -- никак. Когда рулады не пропеваются, а вытряхиваются из тел, как горох из мешка, это, конечно, выглядит комично. Но слушается с трудом. А за одну лишь видимость вокальных усилий ходить в театр на Россини все-таки слишком обидно.

Системный просчет

Еще обиднее понимать, что оркестр тут мыслится далеко не самым важным участником. Притом что и речитативные continuo то ли на синтезаторе, то ли на разбитом пианино далеки от совершенства. А уж с каким опозданием выводили на микрофон звук гитарного сопровождения к серенаде Альмавивы -- конфуз да и только. Сам оркестр под руководством Вольфа Горелика звучал неровно. То густо, то пусто, то вместе, то врозь. Опытный работник, маэстро Горелик иногда очень по делу «прикрывал» солистов, особенно в ансамблях, в которых возникало даже ощущение, что солисты не помнят, в какой тональности поют.

Ничего не поделаешь, постановкой «Севильского цирюльника» второй московский оперный театр, не желая того, подставился. Выбери он любую другую оперу Россини, заговорили бы о репертуарном прорыве. Обнаружился бы хоть один отшлифованный россиниевский голос, отметили бы как сенсацию. А если бы театр пригласил россиниевского дирижера-специалиста, вроде недавнего гостя Москвы Альберто Дзедды, сорвавшего овации концертным исполнением оперы Россини «Итальянка в Алжире», да его на руках бы носили. А так -- работа и работа. Снежок, мотоциклеты, какие-то детки в роли обезьянок с поводырем. И общее умиление. Вот-де, обновили давнего «Севильского» в постановке режиссера Станиславского «Севильским» в постановке режиссера Тителя.