В новом романе Бориса Акунина «Весь мир театр» его вечный персонаж Эраст Фандорин влюбляется и сам выступает сочинителем. В фандоринскую пьесу и переносится рефлексия на театральную тему. Акунин в итоге приходит к заключению, что любовь мешает детективному расследованию не потому, что такая сильная, а потому, что ее тоже приходится проверять на искренность.
Роман «Весь мир театр» вышел после вызова, брошенного «империи Б. Акунина» Виктором Пелевиным. Хронологически Акунин еще не мог ответить своему оппоненту, который в последнем романе спародировал его художественный метод и сделал из его героев каких-то гуттаперчевых попрыгунчиков. «Большую гниду» нам не дадут, но бабки отобьем» -- примерно так рассуждал у Пелевина некий мастер ретродетективов. Новый роман Бориса Акунина вряд ли будет претендовать на мейнстримные литературные премии, скорее всего, «отобьет бабки», но что самое интересное, ответ на иронические обвинения там тоже уже содержится.
На этот раз Эраст Фандорин добрые три сотни страниц ведет себя совсем нетипично. Вместо того чтобы расследовать дело о загадочных происшествиях в столичном театре «Ноев ковчег», он углубляется в размышления о значении имени Елизавета в собственной судьбе. Напомним, что в первом романе у него погибла невеста Лиза, а тут он встречает еще одну Элизу, исполнительницу заглавной роли в спектакле «Бедная Лиза». Когда вокруг этой женщины-эпонима начинают штабелями валиться трупы, влюбленный Эраст только запирается дома, не бреется и пишет пьесы об относительности понятий «любви и героизма». Черную бороду и ловкую стилизацию «Две кометы в беззвездном небе» герой и предъявляет в качестве доказательства того, что он сохранил еще в свои 55 лет (столько ему исполняется в 1911 году) живую душу.
По случаю юбилея героя автор тоже позволяет себе немного расслабленное погружение в атмосферу театра: бенефисы, бутафория, контрамарки, соперничество между актерами. Однако именно атмосферы театра Серебряного века не то чтобы не получилось, наверное, она не была предусмотрена 500-тысячным тиражом романа. Так что в режиссере новаторской труппы видишь не Мейерхольда, а скорее уж Кирилла Серебренникова. Да и все прочие ассоциации из времен более поздних. Когда Фандорин, на время пробудившись от любовного сна, разбирается со всесильным мафиозо, держащим в руках «все дозволенные и недозволенные развлечения Первопрестольной», он выглядит эдаким комиссаром Каттани.
Художник книги Игорь Сакуров, наверняка не без ведома автора, придал многим героям портретное сходство с нашими современниками. Когда роману не хватает той интертекстуальной подкладки, что была в «Нефритовых четках», предыдущей книге из фандоринского цикла, приходится довольствоваться более доступными телезрителям и читателям новостей аналогиями. Так, меценат Шустов, у которого, в отличие от других «квелых» российских бизнесменов, есть «энержик», -- на иллюстрации похож на Романа Абрамовича. Дальше еще шустрее: актриса Регинина -- вылитая Фрейндлих, Клубникина -- Догилева, Дурова -- Германова, Простаков похож на Евгения Леонова, а знакомый по «Любовнику смерти» Сенька -- на Сергея Есенина. Странно только, что Элиза Луантэн не похожа на Алису Коонен.
Наверное, если бы Фандорина, как он и мечтал первые два десятка страниц, пригласили расследовать убийство Столыпина, параллели с сегодняшним политическим «театром» вышли бы авантажнее. А то внезапно возникший в этом абстрактно-театральном повествовании эпизод с заминированным залом вызывает оторопь. Возможно, еще интереснее было бы, если бы Борис Акунин воплотил один из своих первоначальных замыслов и написал о Бухарском ханстве начала ХХ века. Но, как известно, поездка писателя в Узбекистан сорвалась. Видимо, поэтому он и отправился скучать в театр, а главного героя вставной японской пьесы назвал Нитонисе.
