Чем ближе к Рождеству, тем правильнее наша музыкальная жизнь. На филармонической сцене салат из раритетов, а на оперной -- хорошо забытое старое.
Филармонический ералаш
Концертом в Большом зале консерватории дирижер Геннадий Рождественский 14 декабря открывает авторский абонемент (который продлится до 10 января) под чудаковатым названием «Ералаш». На сайте филармонии в этой связи даже эпиграф повесили: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой?» Источник -- гоголевские «Записки сумасшедшего» только весельчак напрямую свяжет с задумкой эрудированного маэстро. Хотя мысли о сумасшествии все же напрашиваются, стоит взглянуть на программу: сюита Массне «Парнас» для оркестра, двойного хора и чтеца (прозвучит в России впервые), кантата-поэма Мясковского «Киров с нами», второй скрипичный концерт Богуслава Мартину и увертюра Джорджа Гершвина к мюзиклу «Повеса». Подборка не для слабонервных.
Ну что может быть общего у французского лирика-романтика Жюля Массне с советским симфонистом-летописцем Николаем Мясковским? Или у младшего современника Мясковского чеха Богуслава Мартину с автором американской музкомедии «Повеса» Джорджем Гершвином? Допустим, первых двоих роднит сходный исполнительский состав. Но смысловые параллели даже в этих номерах не выстраиваются. Оркестрово-хоровой «Парнас» Массне – обиталище художников, тогда как в оркестрово-хоровой поэме Мясковского нет и намека на подобное. В 1942 году, когда композитор сочинял «Кирова с нами», у него своего-то обиталища не было: Мясковский после Тбилиси был реэвакуирован во Фрунзе вместе с другими профессорами-консерваторцами. Там он узнал о смерти друга -- В. В. Держановского.
Музыковед Держановский умер в Самаре, куда довольно-таки бессистемно вывезли менее представительную часть преподавателей Московской консерватории. Умер в захудалой комнатушке от истощения. Коллеги просили за него, верните Держановского в Москву. Не вернули. Мало того, по Самаре циркулировал слух, что возвращать людей назад в Москву вообще будут выборочно и очень немногих. Нет дыма без огня. Вероятно, о том же поговаривали и во Фрунзе. Как бы там ни было, а Мясковский вскоре приехал в Москву, где тут же написал 24-ю симфонию (памяти Держановского).
Горькая подначка прекрасной музыки этого кристального композитора и человека никого не должна вводить в заблуждение. В названии кантаты «Киров с нами» нет конъюнктуры, тут сплошной идеализм. Такой же, как и у дирижера Геннадия Рождественского, под видом рождественских подарков приготовившего уйму сладостных музыкальных раритетов. Кстати, «сладости» -- второе значение кажущегося беспутным слова «ералаш». Следующий «ералаш» -- 17 декабря. В программе помимо прочего -- «Вечное Евангелие» Яначека, музыка балета «Парижское веселье» Оффенбаха и фрагменты оперы Шостаковича «Цыгане».
Дети на сладкое
А во Дворце на Яузе 24 декабря новорожденный театр «Русская опера» возродит позабытую традицию исполнения детской рождественской оперы «Гензель и Гретель». Традиция эта существовала в России с 1894 года. Именно тогда венские «Гензель и Гретель» прошли сразу на 50 сценах мира. В том числе и на нашей, где опера держалась, пока в 1918 году ее не заменили песней «Елочка». Чем напоминать людям о прошлом, лучше выкорчевать из памяти все подряд. С глаз долой -- из сердца вон.
А ведь опера имела хождение в России не в одном, а в нескольких переводах. Последний, предреволюционный, делал Савва Мамонтов. Зато в Вене детей до сих пор водят в Фольксопер на музыкальную сказку-страшилку про братика и сестричку, которых чуть не съела злая ведьма. История по сказке братьев Гримм холодит душу не то что детям, но и взрослым. Такую музыку написал Энгельберт Хумпердинк, что слушая ее испытываешь то же самое, что и глядя фильмы Хичкока. Написал, к слову, для родных племянников по просьбе их матери, своей родной сестры.
На носу Рождество, а в доме шаром покати. Мама Гертруда заставляет детей полоскать и развешивать белье. Дети, расшалившись, пачкают все выстиранное ею да еще и роняют на пол только что испеченный рождественский пирог. Мама Гертруда, рассердившись, гонит их в лес (всего лишь за новой порцией зимних ягод для пирога), зато папа (хоть и навеселе) соображает, что дело худо. В рождественскую ночь дети из лесу не возвращаются вообще потому, что злая ведьма превращает их в сахарные пряники. О том, как она это проделывает, во всех музыкально-кулинарных подробностях докладывает третий акт оперы. Тут-то от устрашающей музыки и кухонного кошмара со всевозможными ингредиентами просто поджилки трясутся.
Хеппи-энд, говоря по совести, впечатления почти что не производит. Силы слушателей ушли на сочувствие усыпленному Дремой мальчику Гензелю и суетящейся от страха и желания его спасти сестричке Гретель. Но даже если не знать, каких размеров кухня и в какую печь заталкивает Гензеля злая ведьма в постановке лондонского театра Ковент-Гарден, и если не догадываться о восхитительно-устрашающем тамошнем оркестре под управлением Владимира Юровского, все равно полезной информации от первой постановки новорожденного театра «Русская опера» будет хоть отбавляй.
Будет, разумеется, радость узнавания «семейного портрета» со строгой, но работящей мамой Гертрудой и папой, подпившим милягой. Проймут и невероятно смелые стихи (перевод Екатерины Поспеловой при участии Ольги Прохоровой), которые тут же захочется выучить и запеть: «Ёшкин кот! Кошкин ёж! Я еще на что-то гож!» И конечно, тут же потянет назвать детей «сладенькими». Собственно, из этой повседневной коллизии 107 лет назад и вырос весь сыр-бор явного рождественского назначения.
Кроме 24 декабря опера Хумпердинка «Гензель и Гретель» пойдет на сцене Дворца на Яузе 9 и 10 января.
