Книга с эффектом доверительной беседы

Многие зрители документального телефильма «Подстрочник», разбитого на 15 серий монолога знаменитой переводчицы Лилианны Лунгиной, сожалели о том, что продолжения не будет. В 2009 году мы, наконец, обрели неординарного и занимательного собеседника, но фильм был снят в 1997 году, в 1998 году Лунгиной не стало. Теперь вышло своего рода «книжное продолжение», расшифровка всего монолога. Так что разговор все длится.

Книжная версия усиливает роль «Подстрочника» как свидетельства литературной жизни 1930-80-х. Дополнительные детали и немаловажные лица обязательно должны были появиться здесь, пусть даже это было и обычное перечисление значимых для того времени сюжетов. Ведь Лунгина не раз повторяла, что передает свою речь «в наследство» молодым. С ее помощью они смогут сориентироваться в мире Давида Самойлова и Виктора Некрасова, Александра Солженицына и Варлама Шаламова, Александра Твардовского и Беллы Ахмадулиной. В книге больше показана и Лунгина-переводчица с ее рассказами об Астрид Линдгрен. Но еще ценнее, конечно, такие эпизоды, как не вошедшие в фильм истории о ресторанной прослушке, встреча с Михаэлем Энде или, например, визит в больницу к Ахматовой: «Я, не удержавшись, спросила: «Как же вам удается работать в таких условиях?» Она ответила: «Детка (мне было за тридцать пять), работать можно в любых условиях». Я ушла от нее совершенно потрясенная».

Стоит ли говорить, что после прочтения книги и просмотра фильма тоже чувствуешь себя «совершенно потрясенным». Дело тут и в эффекте плавного доверительного повествования. Одна из героинь книги, подруга Лунгиной, очень хорошо пересказывала прочитанные романы. Это умение помогло ей спастись в лагерях, где ценились именно «устные рассказчики». И в других несвободных условиях тоже спасают щедрые собеседники. Вспомним, с какой охотой идут на диалог сегодняшние писатели, самодовольно уверенные, что уже «все сказали» своими текстами. Оказывается, не все, если возникает такая огромная потребность к совершенно бескорыстному, безыскусному слову.

Секрет книги и в тех простых, на первый взгляд, но очень мудрых советах, которые там даются. Нет смысла пересказывать эти советы, потому что тогда нарушается заложенная жанром интимность связи между рассказчиком и его читателем. Советов по книге рассыпано много, каждый отбирает себе свой. Для кого-то самыми драгоценными окажутся рецепты счастливой семейной жизни. Одно из самых расхожих, но неоднократно подкрепленных конкретными примерами, наблюдений о том, что любая неудача «еще неизвестно, чем обернется». Или же -- уроки интеллектуального мужества, которые, как признается рассказчица, она старалась претворять в жизнь, но это у нее отнюдь не всегда получалось.

Еще одно потрясение от «Подстрочника» вызвано тем, что слишком многие эпизоды из той, тоталитарной, жизни легко представимы и сегодня. Причем дело тут не только в действующей власти или «бацилле большевизма», как выразился в заметке о Лунгиной Владимир Сорокин. Хотя, конечно, подмеченный в книге образ топтания на месте во время похорон Сталина, очень выразителен и, кажется, вечен для нашей страны: «Мы увидели, что людское месиво делает шаг вперед -- шаг назад, как в мистическом ритме какого-то танца. Они топчутся на месте, тесно прижавшись друг к другу. И поднимается от них марево в небо». Или вот еще история с «литературоведом в штатском» Эльсбергом, чье предательство стало известно, но при этом его все равно продолжали превозносить в кругах тогдашних студентов, среди которых был и Вадим Кожинов: «Что вы вцепились в одного человека? Время было такое, когда все друг друга выдавали». Только, наверное, теперь глагол «выдавали» сам собой заменяется на «продавали». А когда Сталина выносили из Мавзолея, Лунгины как представители старшего поколения, тех, кому «больше 25 лет», услышали в свой адрес упреки молодых людей, мол, «это вы во всем виноваты». И наверняка они, «виноватые» только в дате рождения, люди -- отнюдь не последние в нашей истории, кому придется еще увидеть эту «насмешку горькую обманутого сына над промотавшимся отцом».