Радикальный Шостакович в исполнении авторитетного немца

«Давид» нового времени

Интерес к персоне бывшего пианиста, а затем и руководителя знаменитого франкфуртского Ensemble Modern более чем обоснован. Потомственный музыкант, сын ганноверского виолончелиста Рудольфа Метцмахера, последний десяток лет Инго Метцмахер считается в Европе чуть не главным адвокатом новой музыки. Что важно, Метцмахер -- адвокат-практик. Причем разносторонний. Помимо бывшего руководства Гамбургской оперой и престижных премьер вроде оперы Вольфганга Рима «Дионис» на Зальцбургском фестивале и на лондонских Proms на счету Инго Метцмахера две книги. Первая -- «Не стоит бояться новых звуков» («Keine Angst vor neuen Tonen», 2005) -- посвящена послевоенному авангарду Европы и Америки. Вторая --- «Поднять занавес!» («Vorhang auf!», 2009) -- опере ХХ века.

В обширной дискографии Метцмахера-дирижера наряду с записями симфонической музыки Альбана Берга, Ханса Вернера Хенце, Вольфганга Рима представлена антология из восьми симфоний Карла Амадеуса Хартмана, а в оперной панораме ХХ века на равных фигурируют Альбан Берг («Воццек»), Оливье Мессиан («Святой Франциск Ассизский») и Луиджи Ноно (трагедия «Прометей»). Отдельным монбланом высится манифест Метцмахера, CD-комплект «Кто боится музыку 20 века?» (1999-2003) с неожиданным представительством наших соотечественников в лице Дмитрия Кабалевского, Арама Хачатуряна, Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Александра Мосолова и -- вдруг! -- Анатолия Лядова. Добавим демоническую внешность Метцмахера и его скульптурной лепки лицо с пропорциями, позаимствованными у «Давида» Микеланджело. Становится ясно: в таком миссионере музыка ХХ века нуждалась и продолжает нуждаться.

От радикализма к культурологии

Удачное становление карьеры Инго Метцмахера, работавшего с самыми престижными оркестрами вплоть до Берлинского и Венского филармонических, подспудно намекает на смягчение его некогда радикальной позиции. Доктрина европейского авангарда как всякий чрезмерный жест не могла быть долгой. Ныне она заняла свое место в ряду многочисленных ветвей современной культуры. Первыми это поняли сами радикалы. И если сейчас даже в Москве грядущую постановку «Воццека» в Большом театре обсуждают в контексте большой истории музыки, то уж в Берлине, цитадели музыкальных новшеств ХХ века, от узкоцеховых взглядов еще раньше двинулись к универсальной культурологии. Московская программа Инго Метцмахера тому подтверждение.

В первом отделении -- «Вступление и смерть Изольды» из оперы Вагнера «Тристан и Изольда» и Miserae Карла Хартмана. Во втором -- Седьмая («Ленинградская») симфония Дмитрия Шостаковича. Смысловую рифму надо искать между Хартманом и Шостаковичем. Карл Амадеус Хартман (1905-1963) -- мюнхенский композитор-отшельник, авангардистом никогда не был. Его музыкальная лексика -- это сплав европейского постромантизма (Брукнер, Малер), модерна (Стравинский) и венской додекафонии его учителя Альбана Берга. 12-минутную симфоническую поэму Miserae Хартман создал в 1933-1934 годах в знак отчаянного протеста по поводу появившихся в нацистской Германии концентрационных лагерей. Протестная экспрессия сочинения, без сомнения, такая же личная, что и Седьмая симфония Шостаковича с пресловутой темой «фашистского нашествия», адресованной не только гитлеровскому, но и сталинскому режимам.

Разумеется, полотно Шостаковича масштабнее, монументальнее и знакомее. Но, слушая его, все-таки важно попытаться уловить то, что сами немцы называют «комплексом вины». Потому что именно тон, в каком прозвучит Седьмая под руководством Инго Метцмахера, и есть самое радикальное, что способен предложить ведущий немецкий дирижер и что московской публике, не страдающей особыми комплексами, все же стоило бы принять к сведению.