Бюст Анны Семенович как трагедия русского либерализма

Шатенка-фотомодель Катя и блондинка Марина, женщина редкой профессии, которую продюсеры картины заклинали рецензентов не разглашать, приезжают на отдых со своими спутниками, банкиром Мурзиком и его первым замом Федей. По прибытии на место выясняется, что господа изволили пошутить. Оказывается, расписывая достоинства курорта, они подразумевали не ту Ниццу, что во Франции, а ту, которая в России, -- действительно, есть такая уральская река Ницца, локально известная тем, что впадает в реку Тура. В планах у Мурзика и Феди значится медвежья охота, ради которой они наряжаются в национальные тирольские костюмы, что сразу придает происходящему игриво-водевильный оттенок, в духе оперетт Имре Кальмана.

Однако до пыжей и заимок, как и в охотничьей комедии Рогожкина, дело не доходит, а отношения, подразумевающие заманивание, науськивание и гон, складываются между фотомоделью и местным егерем Михалычем. Его утрированная дикость призвана компенсировать зрителю и героям отсутствие в кадре лесного зверья. За полтора часа появляется всего один медведь, да и то настолько издали и коротко, что, как и по сюжету, он свободно может сойти и за бобра.

Медведь, заметим, далеко не единственный персонаж, которого жизнь заставляет изображать из себя бог весть кого в этой картине, слоган которой -- «Взялся за грудь – укрощай как-нибудь!». Трудно поверить, но она может претендовать на статус чуть ли не самой умной, если не сказать авторской русской комедии сезона. При этом, чтобы не выдавать создателей и не пугать почем зря народ, следует отметить, что заявленная, так сказать, «тема сисек» в произведении раскрыта честно и во всех ракурсах, какие только может сулить присутствие в титрах актрисы Анны Семенович.

Вот ее героиня, как по подиуму, несет себя по мосткам. Фон – идиллический речной простор и солнышко в зените. А вот она скачет зайкой, затянутая в радикально декольтированную блузку. А вот – как Монте-Кристо выныривает из воды, и чуткая операторская работа Андрея Воробьева позволяет наблюдать, как белокурые пряди актрисы золотой волной устремляются в одну сторону, а увлекаемый центробежной силой бюст дрейфует в противоположную. Когда для присутствия Анны Семенович в кадре не находится драматургических оснований, подробно показывают, как Михалыч доит корову. В общем, с точки зрения нормального зрителя, все вроде как хорошо.

Телефончик ожил!

Иному постановщику подобной фактуры, подкрепленной умеренно лежалыми анекдотами («Я подумала…» -- «Не пугай меня» -- «Нет, я правда подумала»), вполне хватило бы для реализации своих искренних представлений о прекрасном. Однако Игорь Каленов, который не только режиссер ужасного «Александр. Невская битва», но и постоянный продюсер Сокурова и Муратовой, ставит перед собой более масштабные творческие задачи. Периодически «Укрощение строптивых», населенное подозрительно непугаными егерями и уж больно тупыми блондинками, выкидывает странные коленца, и становится понятно, что бюст Семенович в данном случае не просто бюст Семенович.

А например, своеобразный символ трагедии русского либерализма в его, по крайней мере, кинематографическом аспекте. Или, мысля охотничьими стратегиями, эдакий манок, с помощью которого создатели картины маскируют концептуальную фигу у себя в кармане. Можно, наконец, предположить, что героиня Анны Семенович – это альтер эго Игоря Каленова, да и вообще любого работающего в мейнстриме российского режиссера, настолько оттоптавшего горло собственной песне, что уже сомнительно, а имеется ли такая песня вообще. В душе, допустим, хочется цитировать немецкого киноведа Зигфрида Кракауэра, а приходится выныривать зайкой и, оправдывая ожидания аудитории, жизнелюбиво повизгивать: «Самолетик летит! Телефончик ожил!» Хочется грезить о том, как дождевая капля полчаса сползает по бетону под музыку Штокхаузена, но на стадии сценарной заявки заменять каплю Гошей Куценко, бетон -- пеньюаром, а Штокхаузена – Аркадием Укупником.

Фильм «Мух» смотрела?

Снимая свои «Восемь с половиной», закамуфлированные под народную комедию, Каленов находит место и самолетику, и Кракауэру (из него здесь действительно, как на вступительных во ВГИК, шпарят абзацами). Периодически гибридизация двух культур дает довольно замечательные результаты. Например, когда герой с выразительным лицом Михаила Богдасарова и аутентичным южным акцентом рассказывает: «Там Михалыч в панду превращается! Ну, ты фильм «Мух» смотрела?» -- получается и правда смешно.

Массовый зритель Кроненберга, может статься, и смотрел, да подзабыл, однако профильные обозреватели худо-бедно помнят, и вообще картина на редкость старательно желает им понравиться. Что вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, приятно, конечно, и все такое. С другой -- как-то до того это у авторов неловко и прямолинейно выходит, что хочется протянуть какую-нибудь подвернувшуюся тряпочку и смущенно промямлить: «Перестаньте же. Понятно, что в жизни не все так складывается, как хотелось бы, но зачем же настолько нахрапом себя рекомендовать? Прикройтесь, ну пожалуйста».